Она была права. Во всем права. Он так ничего и не понял.
И, разрази его гром, если он не допытается до истины!
26 глава
Гораздо проще решать проблемы, к которым можно хоть с какой-то стороны подойти и найти выход из сложившейся ситуации. Но как решить проблему, которая не желает быть решенной? Что сказать и как? Не покажется ли он навязчивым и не останется ли осмеянным? Как подступиться, выпытать правду не в ущерб одной из сторон и настоять на своем, не надавливая и не требуя, но спрашивая? А как быть, если путей решения вообще нет? Что делать, если проблема не желает быть решенной, будто сбрасывая на него одного весь груз забот и багаж давних обид и разочарований, как непосильную ношу?
Как быть, если у
Нечто подобное испытывал Антон в отношении к себе Дарьи. Нет, она не была проблемой, по крайней мере, в полном смысле этого слова, который в него вкладывал именно он. Девушка не досаждала ему, не шаталась под ногами, действуя на нервы, без видимых причин не грубила, предпочитая вообще с ним не общаться, а, когда общалась, ограничивалась пустыми, отточенными фразами, бьющими не в бровь, а в глаз. Она не возвращалась домой очень поздно, хотя могла бы, вынуждая его нервничать, не скандалила и не нарывалась на неприятности, не злословила, даже не приглашала в дом гостей, - ту же лучшую подругу, о которой он так много слышал еще от отца. Антон не настаивал, в общем-то, ведь именно он решил, чтобы Даша жила с ним в его квартире, а она, похоже, жаждала доказать ему после памятного разговора в вечер, когда он не сдержался, вновь накричав на нее, что будет самостоятельной. И доказывала. Целенаправленно и систематично, дерзко и сдержанно указывая на то, что останется стоять с высоко поднятой головой.
Она была хладнокровной, стараясь не замечать его, просто закрывая глаза на то, где он находится, когда вернулся домой с работы и с кем, не хочет ли с ней поговорить. А он хотел. Отчаянно желал поговорить с ней, побеседовать, расспросить ее о прошлом. О том прошлом, в которое окунул ее именно он четыре года назад. Но она не шла на контакт. Вообще. Желая поговорить с ней, он натыкался на резкий и категоричный отказ. Нет, она не желает с ним разговаривать. Нет, она не будет, как четыре года назад, делать вид, что ей хорошо с ним живется. И нет, она и не заикнется о том, что было, потому что, то, что было, уже прошло, и поздно теперь что-либо менять.
Антон бесился, выходил из себя, раздраженно хлопал дверью своей комнаты или кабинета, натыкаясь на равнодушную стену отчуждения, которой себя окутала с ног до головы его воспитанница. Успокаивался он позже, уже после того, как, проходя в свою комнату, видел горящий в ее спальне ночник, свет которого просачивался из-под двери тонкой полоской. Останавливаясь, с минуту смотрел на закрытую дверь, будто ожидая, что та вот-вот распахнется, топтался на месте, гадая, стоит ли предпринимать еще одну попытку и поговорить с девушкой, но, глядя на часы, понимал: не время, уже поздно. И, раздосадованный, шел спать. Конечно, засыпал не сразу, вертясь с боку на бок, глядя в потолок и на стены и злясь на бессонницу.
То, что происходило четыре года с Дашей, пока он учился в Лондоне, вдруг стало отчаянно волновать его. Раньше он не задумывался об этом, потому что был уверен: всё в порядке. Он следил за ее жизнью, пусть и через Маргариту Львовну, высылал деньги, чтобы девочка ни в чем не нуждалась, даже пару раз, ведомый немыслимым добродушием, отослал ей подарок ко дню рождения, но, не получив (всё от той же Маргариты Львовны) благодарности, высказанной Дашей, перестал стараться что-либо изменить.
Так в чем же сейчас обвиняет его Даша? В том, что он о ней не заботился? Да, лично не заботился. Но он и не смог бы. Ему нужно было обучаться, окончить институт, жить своей жизнью, в
