Жаннетты засекли близ здания префектуры в Сержи. После этого никаких сигналов с него не поступало, пока аппарат не отключился, что произошло в 22.06.
Мартен встал и отдал группе приказ ехать в Сержи.
Снова зазвонил мобильный. Мириам.
— Я сейчас не могу разговаривать, — сказал он. — У меня срочное дело.
— У меня тоже, — сухо отозвалась она. — Розелина… Мой бухгалтер. Она пропала. Я опасаюсь худшего.
Его на миг поразило это странное совпадение, но он отогнал мелькнувшую мысль как ненужную.
— Когда она исчезла? — сбегая по лестнице, спросил он. Следом за ним уже спускались Оливье и остальные члены команды.
— Она не пришла на работу. И не отвечает на телефонные звонки.
— Пока что полиция не имеет права вмешиваться, — сказал Мартен. — Она совершеннолетняя. Но вот тебе совет. Свяжись со своим частным детективом.
Мириам и нервничала, и злилась. Впрочем, она понимала, что без веской причины Мартен не отказался бы с ней разговаривать. Значит, у них действительно что-то произошло.
Она позвонила сыщику, и тот отнесся к ее беспокойству гораздо серьезнее. Он пообещал съездить к Розелине и навести справки в ближайших к ее дому больницах и полицейских участках. Затем спросил, получила ли она его отчет. Дело в том, что он обнаружил нечто странное. Она спросила, куда он отправил отчет — на домашний или на служебный адрес. На домашний. Она поблагодарила его и повесила трубку. И сейчас же послала курьера к себе домой за корреспонденцией. И стала ждать, совершенно неспособная сосредоточиться на работе.
Ей позвонил Реми, жаждавший поболтать о квартире, и от него не укрылось, что она чем-то взволнована.
— Говорил же тебе, не принимай ты это так близко к сердцу.
— Прости, совсем забыла. Действительно, какая-то жалкая бухгалтерша.
Он смутился:
— Ты прекрасно понимаешь, что я не то имел в виду. Учти, как человек, придерживающийся левых взглядов, я тебе со всей ответственностью заявляю, что вмешательство в жизнь подчиненных — не лучший способ управления и может рассматриваться как патернализм.
— Про это ты тоже написал в диссертации? До или после куска, посвященного общечеловеческому достоянию?
Она уже пожалела о своей резкости, но слово не воробей.
— Что-то я тебя сегодня не узнаю, — сказал он.
— Извини. Сама не соображаю, что говорю. Но я и в самом деле страшно беспокоюсь. Понимаю, что это глупо, но я чувствую ответственность за эту женщину.
Он немного помолчал.
— Да-да. Разумеется. Мы увидимся?
— Да.
Речь шла о деловой встрече в присутствии владельцев квартиры и эксперта по историческим памятникам.
— Целую, — холодно сказал он и повесил трубку.
Итак, они поцапались. В первый раз. И это была не ссора. Гораздо хуже. Между ними теперь что-то стояло. Какая-то стена. Она зачем-то извинилась, а он поспешил изобразить оскорбленную добродетель. От стыда краска бросилась ей в лицо. Черт побери, права она, а не он. Зачем она извинялась?
Говнюк, подумала Мириам. И тут же сама себя оборвала. Никакой он не говнюк. Она любит этого человека и выходит за него замуж — как только он оформит развод с женой. Эта ссора — пустяк. Когда- нибудь она объяснит ему, что привыкла действовать так, а не иначе. И он поймет. Нет. Не поймет.
Как ни крути, но определение «говнюк» подходило ему идеально. Если б только он не был таким
