для него.
Как и всегда, в первое мгновение, когда он ее видит, сердце замирает, как случается в секунды после сильного удара или, как он предполагает, когда начинаешь тонуть. Любовь или паника. Он никогда толком не мог отличить одно от другого.
— Привет, Кейси. — Он садится прямо, вдруг остро ощущая свое вывалившееся брюшко, отросшие щетину и шевелюру. — Что ты тут делаешь?
Она улыбается так, будто вопрос — затравка для их междусобойной шутки.
— И вправду — что?
Никого не удивит, что он ни для кого никогда не был примером образцового отца. За семь лет, прошедших с развода, он пропустил, умышленно или по расхлябанности, больше дней рождений, школьных концертов и университетских спортивных состязаний, чем хватает духу вспомнить. Его отношения с Кейси постепенно перешли от веселых и легких к натянутым и холодным, и когда начался подростковый период, от ее прежде неизменной снисходительности не осталось и следа. Он знает, что это его вина, знает, что заслуживает куда большего презрения, чем она способна выказать, и все же в том, что слышишь от своей дочки пренебрежительно брошенное «И правда — что?», есть что-то такое, отчего чувствуешь себя полностью и окончательно раздавленным.
Кейси оглядывает их троих, и он смотрит на них ее глазами: Джек, стареющий донжуан, выезжающий за счет своего дурацкого обаяния, потускневшего еще в конце девяностых, Оливер, грузный и угрюмый, он годится ей в дедушки и, потея в своей футболке размера XL, он вспоминает группу, переставшую быть крутой еще до ее появления на свет. Она окидывает быстрым взглядом студенток, затем с циничным блеском в глазах снова оборачивается на них, и вот они уже определены в категорию унылых, облезлых старперов, коими, собственно, они и являются.
Непросто нормально подняться, когда сидишь в шезлонге да еще пытаешься одновременно втянуть живот. После нескольких неуклюжих телодвижений он принимает наконец вертикальное положение, но даже от этого нехитрого усилия багровеет и задыхается. В «Версале» вполне приличный тренажерный зал, и, учитывая уйму свободного времени, можно было бы предположить, что он до него все-таки дошел.
Он целует ее в щеку. Она не отшатывается, что до нелепого переполняет его радостью.
— Ничего себе! — обращается к ней Джек. — Сколько тебе нынче?
— Восемнадцать.
— Ого, я чувствую себя стариком.
— Нет, есть подозрение, это из-за вашего собственного возраста.
— Трах-тибедох! — восклицает Джек.
Так он иногда выражается. Они не знают почему.
Кейси закатывает глаза, напрочь отказывая Джеку в существовании, и смотрит на Сильвера.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Все нормально?
Пару секунд она как будто обдумывает вопрос.
— Все великолепно.
— Пойдем внутрь, — предлагает он.
— Конечно.
Пока она идет перед ним к отелю, Сильвер замечает цветное пятно, красный всполох на ее плече.
— Что это?
— Просто роза, — отвечает она ощетинясь.
Татуировка и вправду вполне скромная — кроваво-красная роза с одним листком, выведенная на лопатке. Даже самые распоследние отцы могут раскричаться, увидев нечто подобное. Но он уже давно утратил все права на отцовское негодование, так что, может, у него есть шанс что-то на этом выиграть.
— Симпатично.
