Мистер Банс косо поставил нож острием на разделочную доску и подложил под широкое лезвие яблоко. Серебристо сверкнула режущая кромка, раздался влажный хруст, и две половинки яблока раскатились в разные стороны. Снова хруст — и две части стали четырьмя.
— Сможешь так, а?
Джон оценивающе посмотрел на маленький горький плод. Потом взял свой нож и установил над яблоком.
— Нет, не так! — рявкнул Банс.
Джон поправил яблоко. Потом поправил еще раз. Лишь после четвертой попытки мистер Банс разрешил ему опустить нож. Когда он разрубил яблоко пополам, Банс вскинул ладони:
— Ты что, деревья валишь, Джон? Свинью забиваешь? Так ты того и гляди руку оттяпаешь, если не себе, так юному Элстерстриту…
Чтобы разрезать яблоко, не нужен топор, сказал старший по подсобной. Мякоть побуреет или превратится в кашу. Уже близился обед, когда Джон взялся за нож, наверное в тысячный раз, и почувствовал, как рука уверенно держит линию разреза, как лезвие рассекает восковую кожуру и легко проскальзывает сквозь мякоть.
— Я видал живые изгороди, обрезанные ровнее, — со всей прямотой заявил круглолицый мужчина, разглядывая половинки яблока, все еще тихонько покачивающиеся на доске. — Правда, кривее обрезанные тоже видал.
На смену мелким паданцам пришли ядреные пармены, потом стали прибывать терносливы в выстланных папоротником-орляком корзинах. Из садовых угодий Мотта приносили крыжовник и малину. За ними последовали черешня и бигарель. Джон и Филип выдавливали косточки из крупных вишен, сдирали шкурку с абрикосов и выковыривали косточки из лиловых слив. Они отщипывали плодоножки от земляник, крошили сушеную прошлогоднюю айву перед замачиванием и резали сочные желтовато-зеленые сливы на тонкие просвечивающие ломтики. Удаляли косточки из персиков, захватывая мягкий плод в ладонь и пропуская лезвие ножа между пальцами, как показывал мистер Банс. Очищали от косточек терносливы, готовые к мариновке. Середина лета ознаменовалась радостным событием: мистер Банс объявил, что они не совсем никчемные работники. В День святой Мэг старший по подсобной подозвал мальчиков:
— Пускай вас ведет кухня. Так распорядился мастер Сковелл?
Они кивнули.
— Думаю, вам настало время двигаться дальше.
На лавках и столах, у очага и над раскаленными углями жаровен, на деревянных и мраморных разделочных досках проворные руки Джона мяли, хватали, рубили и щипали. В месильных лоханях пекарни мальчики молотили кулаками ржаное тесто, пока темные комья не обращались в однородную тягуче-упругую массу. Хмурый Вэниан показывал, как выпекается воздушный белый хлеб, предназначенный для высших слуг, и готовится тесто для мясных фунтиков и крышек пирога. Они пекли слоеные флорентийские булочки, которые украшали персиками в снежном креме или ломтиками говяжьего языка в желе. Стоя над жаркими духовками с «кошачьими язычками», они следили, чтобы печенье не подгорело. Кончиками пальцев Джон смешивал тесто для песочных корзиночек, которые потом наполнял винными кремами и обсыпал жареными фисташками. В рыборазделочной, на противоположной стороне кухонного двора, двое друзей чистили и потрошили желто-зеленых карпов из прудов Цапли, выгружали сельдь из бочек, раскладывали на лавках желтые пласты соленой рыбы и отбивали их концом толстой веревки с навязанными на ней узлами. Каждое воскресенье поварята гуськом заходили в церковь, выслушивали отца Яппа, объявлявшего о постных днях на предстоящей неделе, и, шаркая, тянулись к выходу. Леди Лукреция и высшая прислуга возвращались обратно в дом задолго до того, как мальчики выходили из церкви и бегом пускались на луг. Теперь, когда Джон махал рукой Цапле, оборванная фигура широко махала в ответ «крылом», зеркально повторяя движения.
Приближалась зима. Джон и Филип трудились у засолочных лоханей: втирали крупную серую соль в шматы баранины, свинины, говядины и укладывали мясо в бочки. Ровно за неделю до Дня Всех Святых на
