открыл в своей загадочной красавице новые чудесные дали. Я делала все, чтобы привязать его тысячей нитей.
— Но если ты предвидишь там опасность, как же ты одна доберешься до школы Хрустального ручья? — позволил он маленькую хитрость. — Ведь тебе неизвестен их язык, и неизвестно, в какой из лесных крепостей спрятана школа?
— Я пойду одна, не как враг, а как смиренный пилигрим. — Я тряхнула буйной копной волос. — Отчего ты не сказал императору, что уже поймал Нгао?
— Пусть он считает, что мы снова опустили весла. Он не намерен честно выполнить сделку. Обе джонки мы завтра пригоним к берегу и бросим возле деревни сборщиков крабов, в стороне от порта. Их найдут и немедленно доложат военному министру. Император наверняка пожелает сам взглянуть на Одноглазого Нгао, прикованного к мачте. Пожалуй, здесь соберется вся их знать…
— А вы нападете на их Храмовую гору?
— Мы обойдем остров и высадимся ночью. Не на берегу, а в ущелье. Никто не верит, что Трехбородый понесет судно в гору, но он умеет и это.
— Как же ты найдешь Камни, воин, если никто из чужестранцев никогда не возвращался живым с горы Четырнадцати пагод?
— У меня есть нюхач.
— Ты обо всем подумал, воин… — Я прижалась к нему в темноте, и Рахмани на несколько песчинок забыл свое имя. — Так позволь мне подумать о себе. Ты высадишь меня на джонке Нгао, должен же кто-то приглядеть за ним. Первыми приплывут те, кто грабит корабли, так происходит всегда. Я спрошу у них дорогу к школе Хрустального ручья. Не спорь со мной, воин… — Я запечатала его рот лучшей печатью, какую мог создать Всевышний, своими жаркими губами.
— Ты не назвала свое имя… — напомнил он.
— Имена без смысла засыхают и опадают, как прошлогодние листья, — засмеялась я. — Лучше тебе знать имя, которое я заслужила. Зови меня Женщина-гроза.
13
Гидры и сорняки
— Здесь, пахучие деньги сразу у троих, — подпрыгнул нюхач. — Домина, там внутри много пороха, а еще… там курят шишу!
С первого взгляда на тяжеловесную бригантину мне стало ясно, что эта пародия не способна выйти в море. Внутри играла печальная, но притягательная музыка. Низкий женский голос напевал на галльском диалекте. У трапа бригантины расположились четыре длинные машины с черными стеклами. Следует поставить памятник Кой-Кою — он сумел при-пар-ко-вать-ся грамотно, никого не столкнув в воду. Правда, он сшиб полосатую караульную будку, больше похожую на курятник. Будка рухнула вниз, на лету развалившись на части, а наш экипаж надежно застрял передними колесами в канаве.
— Ты пойдешь вплотную ко мне и понесешь нюхача, — сказала я девочке Юле. — Тогда они будут видеть одного капитана ми-ли-ции.
При первой же попытке наложить формулу невидимости хлопнули и взорвались несколько ближайших фонарей, а на бригантине разом погас свет.
— Домина, ты меня пугаешь, — признался нюхач. — А что, если утопить их посудину целиком?
Утопить их целиком и сразу я не могла при всем желании, а свет очень скоро вспыхнул вновь. Когда мы поднялись по качающемуся трапу, почти полностью рассвело. Вонючие экипажи заполонили серое полотно дороги, как бегущие от пожара муравьи. Удушливый дым расползался по переулкам, затекал в окна, пожирал краски с цветов, а навстречу дыму, из каждой щели, выбегали заспанные, сердитые люди и спешили куда-то, запахивая плащи…
