Марк спустился в холл. От лифта он отказался, предпочтя лестницу. Совет, откликалась ступенька за ступенькой. Со-вет, со-вет, со-вет. Охраны не было. Дежурного – тоже. Наверное, сидел в каптерке, вполглаза следя за гроздью обзорников. Тишри, тихая обитель, мир да покой.
Со-вет, отстучали пятки по плиткам пола.
Ли-и-и-иги, скрипнула дверь.
В этом дворике они курили с Белым Страусом. Утилизатор, фикусы, лавочки. Сейчас Марку предстояло курить с Манойей Илхикамином, лейтенантом зенитно-ракетных войск Астлантиды. То, что Марк в обоих случаях обходился без сигареты, ничего не меняло.
– Добрый вечер, лейтенант.
– Добрый, – кивнул Манойя.
В последний раз Марк видел лейтенанта в состоянии эндокринной комы, распротертым на круглом столе. Ухмылка идиота, поза жертвы. Идея с декларативным освобождением сработала: сейчас Манойя, вне сомнений, был вменяем, хотя и в самом скверном расположении духа. Кивал он механически, как кукла в руках кукловода-дилетанта. Слово «добрый» в устах астланина прозвучало уступкой, ложью, принесенной на алтарь вежливости.
Ну да, сообразил Марк. Перед этим я разговаривал с Изэлью. По дороге мне не встретился никто из наших. Я по-прежнему говорю на языке астлан.
– Садитесь, – предложил Манойя.
Да он просто живчик, подумал Марк. Коммуникабелен, идет на контакт. Депрессия? Тысячи людей хандрят круглые сутки. Еще и из соседей кровь пьют, чтобы не радовались.
– Спасибо.
– Угостить сигареткой?
– Где вы взяли сигареты?
– Купил в магазине. А что, есть варианты?
– Заказ. Прямо сюда.
– Мне рекомендуют чаще выходить в город.
– Понял. Извините, я не курю.
– Здоровье?
– Нет. Просто так.
– Я слишком много говорю?
– Нормально.
– Мне рекомендовали поддерживать беседу.
– Зачем?
– Это полезно для моей психики. Доктор сказал, чтобы я переходил от односложных реплик к более информативным конструкциям. Я пытаюсь.
– Я рад.
– Как по-вашему, у меня получается?
– Отлично. Просто замечательно.
– Солнце, – вдруг сказал лейтенант, и Марк напрягся. – Я люблю ночь. В темноте мне легче. Днем я сплю. Задерну шторы и сплю. У вас окна меняют прозрачность. Ну и что? Со шторами мне привычней.
– Солнце, – согласился Марк. – Все дело в нём.
Рахиль, вспомнил он. Толстуха средних лет, похожая на хозяйку булочной. Она ворвалась в зал заседаний так, словно до сих пор оставалась в большом теле. За Рахилью Коэн, как свита за королевой, шли мужчины: атлет, великан, карлик. Лидер-антисы четырех рас, часовые на границе с Кровью – они спешили доложить Совету то, о чем Совет уже знал, но еще не осознал.
Искра, брошенная в сухой порох цифр и фактов.
Я видел, удивился Марк. Видел своими глазами. Она рассказывала, скупо роняя слова, тщательно избегая любых художеств. Казалось, она пересыпает в горсти песок. Мужчины молчали, не вмешивались. Лишь Папа Лусэро время от времени бранился свистящим шепотом. Речь Рахили была лишена всего, что
