прекрасно известно всему их призыву, Сомик. — Надо всеми авторитетами авторитет. Слышали, да? Сам лично редко во что вмешивается, только это… порядок поддерживает. Масть держит, вот как. Ничего здесь без его ведома не происходит. Со всеми офицерами у него это… особые отношения. Они его не дергают, ни на занятия, никуда… Вроде им проплачивают за это с гражданки, а, может, и нет, не знаю точно… А пару месяцев назад у него какая-то разборка с местными дедами была, тоже с авторитетными, только не из нашей роты, из другой… деды те не то чтобы на него наехали, а вроде бы слово неосторожное сказали. Так он один троих покалечил. Двух вообще еле спасли. И что? Думаете, судили его? Тут же куча его земляков обнаружилась, солдатам угрожали, офицерам… письма строчили в Минобороны: мол, в части националистические настроения — единственного среди личного состава чеченца убить пытались. Какой на хрен суд, спустили все на тормозах.
— Гляди-ка, у кого голос прорезался! — усмехнулся Командор.
Сомик, точно не слыша его, продолжал:
— Он раньше под Калининградом служил, Мансур. Его из той, калиниградской части сюда перевели, знаете, почему?
— Кто ж не знает, — буркнул Двуха.
— Потому что он зарезал человека… гражданского какого-то, — договорил все-таки Сомик. — Не до смерти зарезал, но все равно — тому бедолаге половину внутренностей хирурги вынули. Пошел, значит, Мансур в увольниловку, встретился с земляками, покатались они по городу, потом заглянули в бар…
— Да чего ты нам это рассказываешь? — повысил голос Двуха. — А то мы не знаем!
— Надо дежурного офицера того… в известность поставить, — вдруг совершенно неожиданно сменил тему Женя.
Если при дневном свете это заявление точно вызвало бы у «четкого и дерзкого» Двухи презрительную реплику вроде: «Да лучше подохнуть, чем стучать!», а у Командора пренебрежительную усмешку, то теперь, в эти тоскливо тянущиеся ночные часы ожидания, оба вышеозначенных члена «банды» только молча переглянулись.
— Сейчас нельзя, — с некоторым сожалением сказал наконец Командор. — Раньше надо было… деловые переговоры с ним провести. Сейчас это уже…
Он не успел еще договорить, как со стороны двери послышались шаги и голоса — нисколько не приглушаемые, словно те, кто шел сейчас по коридору, ничуть не опасались быть уличенными в нарушении распорядка. На мгновение Двуха, Сомик и Командор замерли, прислушиваясь…
— Ну что, амигос, — шевельнулся первым Командор. — Готовьтесь…
— Мне в туалет надо… — тоненько сообщил Женя и даже предпринял попытку соскользнуть с койки на пол, точно намеревался добраться до места назначения по-пластунски.
— Стоя-ать! — успел поймать его за руку Командор. — Куда собрался? Потерпишь.
— Понеслась душа в рай, — хрипнул Двуха. — Смотри, Мансура-то среди них нет… Может, без него обойдется? Эй, я только сейчас вспомнил: говорят, он днем и ночью в спортзале зависает, на тренажерах мышцу качает… Мало куда ходит, а жратву ему носят в казарму, или в спортзал, или еще куда… Наверное, и сейчас там, в спортзале… А что, если он до утра там прокорячится, а?
Сомик больше ничего не сказал. Горло у него перехватило, и язык заледенел тяжелой неподвижностью.
Игорь быстро повернулся к койке Трегрея.
— Вставай, братан! — зашипел он. — Вставай, земеля, канитель начинается…
Двуха протянул было руку, чтобы толкнуть парня в плечо, но… тут же руку и отдернул. Олег уже открыл глаза и обернулся к Двухе с лицом ясным и спокойным — будто и вовсе не спал.
— Наконец-то, — с улыбкой проговорил он.
Игорь Двуха точно не ожидал услышать от Гуманоида то, что услышал.
— А? Чего? Какое «наконец-то»? — в четверть силы голоса взвыл он. — Братан, сейчас «бодрить» нас будут! Забыл, что ли? Готовься врезаться с этими упырями!..
