— Брат Эдмунд совершенно не виноват, он тут вообще ни при чем, — возразила я.
— Ну да, вечно вы его защищаете, — пробормотал Джеффри.
И тут я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Гертруда, стоявшая у стены, с явным удивлением слушала наш разговор. Но было в ее взгляде и еще что-то. Такое чувство, словно бы маркиза напряженно размышляла о чем-то не слишком важном, ну как если бы она не могла решить, какие ей лучше надеть украшения.
Раздался стук. Дверь распахнулась, и мы увидели серьезное лицо Чарльза, дворецкого Генри. Он привел с собой Грегори из строительной конторы и госпожу Брук. Чарльз сообщил Гертруде, кто они такие, и вкратце изложил, что именно произошло утром в строительной конторе, а потом и на улице.
На Грегори было жалко смотреть: весь лоб несчастного был покрыт крупными каплями пота. Зато госпожа Брук взирала на нас гордо и вызывающе.
— Я никаких законов не нарушала, — с порога заявила она. — Меня привели сюда вопреки моей воле. И я догадываюсь почему. — Госпожа Брук метнула в меня взгляд, исполненный жгучей ненависти.
Джеффри, бывший здесь единственным представителем закона, решил, что настало время вмешаться.
— Да, на первый взгляд вы действительно не нарушили закон. Но это лишь на первый взгляд. Ваши действия, госпожа Брук, требуют тщательного расследования, и я обязательно этим займусь.
— Констебль, разрешите мне? — проговорила Гертруда, все еще стоявшая у стены. Не дожидаясь ответа, маркиза шагнула к моей обидчице. — Вы знаете, кто я? — спросила она медоточивым голосом.
— Да, миледи, вы маркиза Эксетер, — промямлила госпожа Брук.
— Абсолютно верно. Но знаете ли вы, что это значит?
Гертруда сделала еще один шаг. На ее бархатной туфельке блеснул бриллиант.
Госпожа Брук сразу помрачнела и опустила глаза.
— Так позвольте же мне объяснить вам это. — Гертруда сложила ладони, словно собиралась прочесть молитву. — Мой возлюбленный супруг, Генри Кортни, является внуком короля Эдуарда Четвертого. Он рос и воспитывался вместе с нашим королем Генрихом и его сестрами. Из всех родственников монарха он пользуется у его величества наибольшим доверием. Между прочим, мой муж — единственный человек, которому позволено входить в личные покои короля без доклада гофмейстера. Вы видели слуг, которые сопровождают нас. И это лишь малая часть их. Король милостиво позволил нашим людям носить оружие и одеваться в особые ливреи. И что бы мы ни делали — у себя ли в поместьях на западе, в Лондоне или сейчас здесь, в Дартфорде, — все наши действия санкционированы королем.
Госпожа Брук с тоской оглянулась на открытую дверь, за которой была видна улица. Происходящее ей явно очень не нравилось.
— Эта молодая женщина, Джоанна Стаффорд, двоюродная сестра моего мужа, — продолжала между тем Гертруда. — И следовательно, также является родственницей его величества. Кроме того, она близкая подруга старшей дочери короля, Марии Тюдор.
Джеффри бросил на меня изумленный взгляд. Он ничего не знал о моей столь тесной дружбе с членами королевской семьи. Но я совсем не хотела, чтобы Гертруда объявляла об этом во всеуслышание.
— И, унижая Джоанну Стаффорд, милочка, вы оскорбляете всю высшую знать нашего государства, — размеренно вещала Гертруда, голос которой теперь утратил медоточивость. — За те постыдные деяния, что вы сегодня совершили, я могла бы уничтожить вас, госпожа Брук. Для этого мне достаточно лишь шепнуть кое-кому словечко. Вы хоть это понимаете? Я легко могу уничтожить и вас, и вашего мужа, и всю вашу семью. Ваш супруг, кажется, занимается наймом рабочих для строительства королевского дворца? Так вот, с завтрашнего дня он будет уволен. И ему еще очень повезет, если его возьмут в каменоломню таскать камни.
Руки госпожи Брук дрожали как в лихорадке.
По правде говоря, мне также было очень не по себе. Я тоже чувствовала, что дрожу, правда, слабости не было и в помине. Разумеется, Гертруда сильно сгустила краски, но все-таки как приятно хоть раз в жизни почувствовать себя сильной и могущественной. Кровь моя так и кипела, я ощутила в душе упоительную сладость злорадства. «Правильно, так этой мерзкой женщине и надо, уничтожьте ее, немедленно, — ликовала я, — сделайте так, чтобы она корчилась от боли и страдания».
Но вслед за этим сладостным возбуждением сразу же пришло иное чувство — стыд.
— Не надо, прошу вас, — сказала я, коснувшись плеча Гертруды. — Я сама во многом виновата. Ведь это я рассердила госпожу Брук.
Маркиза недоверчиво покачала головой. Она считала меня абсолютно невиновной и не желала видеть в моих поступках никаких
