Джо Хилл
Страна Рождества
Моей маме — что-то вроде колесницы для рассказчицы-царицы.
Denn die Todten reiten schnell[1].
(Потому что мертвые путешествуют быстрее.)
Пролог. Рождественские поздравления. Декабрь 2008
Незадолго до восьми вечера медсестра Торнтон вошла в палату длительного ухода с пластиковым контейнером теплой крови для Чарли Мэнкса.
Двигалась она на автопилоте, думая отнюдь не о своих профессиональных обязанностях. Она наконец-то решила купить сыну, Иосии, игровую консоль Нинтэндо ДС, о которой тот давно мечтал. Эллен прикидывала, успеет ли после смены заскочить в «Тойз «аР» Ас»[3] до закрытия магазина.
Философски подойдя к вопросу выбора подарка, она исходила из собственного «взрослого» мнения, и ее не волновало, что у всех друзей сына подобная игрушка уже имелась. Неправильно, когда дети таскают с собой повсюду портативные игровые видеосистемы. Ее возмущало, что мальчишки буквально растворяются в светящихся экранах, разменивая реальный мир на ограниченность провинциального воображения: смех заменял им работу мысли, а «творческое» изобретение оригинальных убийств — искусство. Она мечтала о ребенке, который любил бы книги, играл бы в «Эрудит» и с радостью совершал бы с ней вылазки на снегоступах. Но теперь ей оставалось только посмеяться над собой.
Да, Эллен держалась сколько могла, но вчера вечером она увидела, как Иосия сидит на кровати и разыгрывает сцену, будто старый бумажник как раз и есть Нинтэндо ДС. Вырезав откуда-то картинку с Донки Конгом[4], он вставил ее в прозрачный пластиковый кармашек для фотографий. Он нажимал на воображаемые кнопки и имитировал звуки взрывов. Когда она увидела, как сын притворяется, что у него уже есть настоящая игрушка, слегка защемило сердце, поскольку Иосия был уверен, какой именно подарок получит на Рождество. У Эллен сложились собственные представления о том, что для мальчишек здорово, а что нет. Но это не означало, что и Санта должен был разделять ее мнение…
Занятая своими мыслями, она не заметила, что с Чарли Мэнксом произошло нечто необычное. Но, когда стала обходить его койку, чтобы подойти к стойке капельницы с четырьмя держателями, Чарли, словно его замучила долгая скука, тяжело вздохнул. Эллен посмотрела вниз и увидела, что и Мэнкс на нее смотрит! Она была так поражена, что едва не уронила контейнер с кровью себе на ноги.
Чарли был не просто стар, а отвратителен. Если точнее — отвратителен до омерзения. Его большой лысый череп напоминал глобус Луны — незнакомой и гадостной, — континенты которой были обезображены пигментными пятнами и саркомами цвета синяков. Среди всех пациентов палаты длительного ухода, иначе — «Овощной грядки», что-то особенно смердящее исходило от Мэнкса, неожиданно… открывшего глаза…
А… раньше Чарли очень любил детей. С несколькими десятками он «подружился» еще в девяностые годы, после чего они исчезли навсегда. У него был дом под Флатиронами[5], где Мэнкс проделывал с детьми все, что только мог захотеть проделать, после чего убивал. В «память» о детях он развешивал рождественские украшения. Журналисты в своих газетенках называли его Санный Домик.
Бля-бля-бля.
На работе она старалась полностью выключать материнский инстинкт, дабы не думать о том, что именно Чарли Мэнкс делал с девочками и мальчиками, которые попадали в его лапы; маленькими девочками и мальчиками, не старше ее Иосии. Эллен, когда удавалось, «забывала» о том, что сотворил каждый из ее подопечных, и помнила только о их мерзких деяниях. Например, пациент,
