Когда мы приедем в Страну Рождества?
Возможности были настолько захватывающими, что трудно было их упорядочить.
— Я хочу в пещеру леденцовой скалы, чтобы увидеть Отвратительного Снежного Человека. Нет! Я хочу прокатиться в Санях Санта-Клауса и спасти его от облачных пиратов!
— Вот план! — сказал Мэнкс. — Сначала аттракционы! Потом игры!
— Какие игры?
— У детей есть игра под названием «ножницы-для-бродяги», веселее всего, во что ты когда-либо играл! А еще есть «трость слепого». Сынок, ты не узнаешь веселья, пока не сыграешь в «трость слепого» с кем-нибудь по-настоящему проворным. Посмотри! Справа! Там снежный лев откусывает голову снежному барану!
Уэйн повернулся всем телом, чтобы выглянуть из правого окна, но когда он двинулся к нему, на пути у него появилась его бабушка.
Она была точно такой же, какой он видел ее в прошлый раз. Она была ярче всего в заднем отсеке, яркой, как снег в лунном свете. Глаза у нее скрывались за серебряными монетами в полдоллара, которые вспыхивали и блестели. Она присылала ему монеты в полдоллара на дни рождения, но никогда не появлялась сама, говорила, что не любит летать.
— небо ложное Это, — сказала Линда МакКуин. — .же то и одно не веселье и Любовь наперед задом идти пытаешься не Ты бороться пытаешься не Ты.
— Как это так, ложное небо? — спросил Уэйн.
Она указала на окно, и Уэйн вытянул шею и посмотрел вверх. Миг назад в небе вихрился снег. Теперь, однако, оно наполнялось статическими помехами — миллионом миллиардов мелких черных, серых и белых пятнышек, яростно гудевших над горами. Нервные окончания за глазными яблоками Уэйна пульсировали при его виде. Оно не было болезненно ярким — оно, по сути, было довольно тусклым, — но в яростном движении присутствовало что-то такое, из-за чего смотреть на него было трудно. Он поморщился, закрыл глаза, отодвинулся. Бабушка обратилась к нему лицом, хотя глаза у нее оставались скрыты за монетами.
— Если бы ты хотела играть со мной в игры, тебе надо было приехать навестить меня в Колорадо, — сказал Уэйн. — Мы могли бы говорить задом наперед, сколько бы тебе было угодно. Когда ты была жива, мы не разговаривали даже обычным способом. Не понимаю, почему теперь тебе хочется поговорить.
— С кем ты говоришь, Уэйн? — спросил Мэнкс.
— Ни с кем, — сказал Уэйн, протянул руку мимо Линды МакКуин, открыл дверь и вытолкнул ее.
Она ничего не весила. Это было так же легко, как вытолкнуть пакет с палочками. Она закувыркалась из машины, ударилась об асфальт с сухим стуком и разлетелась вдребезги с довольно музыкальным бьющимся звуком, и в этот миг Уэйн, дернувшись, проснулся в штате
повернул голову и посмотрел в заднее стекло. На дороге разбилась бутылка. Стеклянная крошка паутиной покрывала асфальт, звякали, катясь, осколки. Это Мэнкс выбросил бутылку из-под чего-то. Уэйн уже видел, как тот делал это раз или два. Чарли Мэнкс не был похож на парня, озабоченного переработкой отходов.
Когда Уэйн сел — протирая глаза костяшками пальцев, — снеговиков не было. Равно как спящей луны, гор и горящей в отдалении жемчужины Страны Рождества.
Он увидел высокую зеленую кукурузу и дешевый бар со зловещей неоновой вывеской, изображавшей тридцатифутовую блондинку в короткой юбке и ковбойских сапогах. Когда вывеска мигала, она топала ногой, откидывала голову, закрывала глаза и целовала темноту.
Мэнкс смотрел на него в зеркало заднего вида. Уэйн чувствовал себя разгоряченным и плохо соображающим после крепкого сна, и, возможно, по этой причине его не испугало, каким молодым и здоровым выглядел Мэнкс.
Шляпы на нем не было, и он был лыс, как обычно, но кожа головы была гладкой и розовой, а не белой и пятнистой. Только вчера она была похожа на глобус, показывавший карту континентов, посещать которые не захотел бы никто в здравом уме: остров Саркомы, Северное Печеночное пятно. Глаза Мэнкса выглядывали из-под острых изогнутых бровей цвета инея. Уэйну казалось, что он не видел, чтобы тот мигнул хотя бы раз за все время, что они были вместе. Насколько он понимал, у этого типа не было век.
Вчера утром он был похож на ходячий труп. Теперь он выглядел примерно на шестьдесят пять, полным жизненных сил и здоровым. Но в глазах у него была какая-то заядлая глупость… жадная глупость птицы, которая смотрит на падаль на дороге и прикидывает, сможет ли она добраться до каких-нибудь лакомых кусочков, чтобы ее не переехали.
— Вы меня едите? — спросил Уэйн.