аспирантуре. У вас, наверное, вкус телятины.
В команде слежения были трое других, в том числе Читра, все в легких черных дождевиках поверх тактических бронежилетов. Один агент держал акустическую антенну — черное ружье с раструбом, как у мегафона, и гибким черным шнуром, тянущимся к наушнику в ухе.
Хаттер наклонилась вперед, похлопала его по плечу, прошептала:
— По этой штуке что-нибудь поступает?
Агент с подслушивающим устройством помотал головой:
— Надеюсь, в другом месте что-то поступает. Я не слышу ничего, кроме белого шума. После того раската грома ничего, кроме статических помех, не было.
— Это был не гром, — сказал Долтри. — По звуку ничуть на гром не похоже.
Парень пожал плечами.
Дом представлял собой одноэтажную бревенчатую хижину, у фасада которой был припаркован пикап. В передней гостиной горела одна тусклая лампочка. Одна из штор была наполовину поднята, и Хаттер видела телевизор (выключенный), диван, принт на охотничью тему на стене. В другом переднем окне висели какие-то девичьи белые кружевные занавески, обозначая спальню. В доме не могло быть намного больше помещений: кухня сзади, ванная комната, может быть, вторая спальня, хотя она бы с трудом там поместилась. Стало быть, Кармоди и Кристофер МакКуин находились в задней части дома.
— Может, они говорят шепотом? — спросила Хаттер. — А ваша аппаратура недостаточно чувствительна, чтобы их расслышать?
— Когда она работает, то настолько чувствительна, что слышит даже громкие мысли, — сказал парень с наушником. — Проблема в том, что она
Читра полезла в спортивную сумку и достала баллончик репеллента «Дремучий лес».
— Спасибо, — сказала Хаттер, беря его у нее. Она взглянула на Долтри. — Вы хотите?
Они вместе поднялись, чтобы она могла его опрыскать сверху донизу.
Встав, она увидела участок склона за домом, поднимающийся к опушке. На траве лежали два квадрата теплого света янтарного оттенка — свет из окон в задней части дома.
Она нажала на кнопку, распыляя белый туман над Долтри. Тот закрыл глаза.
— Знаете, что, по-моему, вызвало тот громкий хлопок? — сказал он. — Этот жирный ублюдок скопытился. Спасибо, хватит. — Она перестала прыскать. Он открыл глаза. — Вы нормально будете себя чувствовать, если он упадет замертво?
— Он не должен был бежать, — сказала она.
— Вы не должны были ему позволять. — Долтри усмехался, говоря это. — Это вы поощрили беднягу.
Хаттер ощутила ясное и простое побуждение брызнуть репеллентом Долтри в глаза.
Так вот он где, источник ее дискомфорта, ее беспокойства. Луи Кармоди казался слишком доверчивым, слишком добродушным, слишком обеспокоенным судьбой своего мальчика, слишком добрым к своей бывшей возлюбленной, чтобы иметь какое-то отношение к исчезновению Уэйна. Он, по мнению Хаттер, был невиновен, но она все равно подставила его, чтобы увидеть, куда он ее приведет, не принимая во внимание, что он в любую минуту может свалиться от инсульта. Если толстяка хватит удар, будет ли в этом ее вина? Она полагала, что да, будет.
— Нам надо было посмотреть, что он станет делать. Помните, речь идет не о
Долтри сказал:
— Знаете, почему вы мне нравитесь, Хаттер? По-настоящему нравитесь? Вы еще в большей степени сукин сын, чем я.
Хаттер не впервые подумала, что ненавидит многих копов. Уродливых, низких пьяниц, во всех видящих самое худшее.
Она закрыла глаза и обрызгала себе репеллентом голову, лицо и шею. Когда она открыла глаза и выдохнула, чтобы сдуть яд, то увидела, что лампы в задней части дома погашены, прямоугольники света исчезли с лужайки. Она не заметила бы этого, если бы продолжала сидеть на корточках.
Хаттер перевела взгляд на фасад. Она видела коридор, ведущий в заднюю часть дома, но по нему никто не шел. Она взглянула на переднюю спальню, подождала, чтобы кто-нибудь включил там свет. Никто этого не сделал.
Долтри присел с остальными, но она осталась стоять. Через минуту он вытянул голову, чтобы посмотреть на нее.
— Вы притворяетесь деревом?
