повлажнели, но она заставила себя договорить: – А теперь уходи! Разговор окончен.
– Энди, послушай. Если бы ты…
– Не стану я ничего слушать, это мое решение и мои условия. По-моему, весьма великодушные. А сейчас убирайся.
– Но я… – Эмили выглядела потрясенной.
Впервые почти за пятнадцать часов Энди ощутила нечто, напоминающее покой. Ей было нелегко и не особенно приятно, но она сделала то, что должна была сделать.
– Сейчас же, – повысила она голос. Клем посмотрела на маму. Энди улыбнулась дочурке, давая понять, что все в порядке.
Эмили сидела неподвижно, будто не понимая сказанного, поэтому Энди встала и взяла на руки Клементину.
– Мы сейчас пойдем в душ, а когда мы выйдем, я хочу, чтобы тебя здесь не было, – бросила она через плечо, направляясь в ванную. Там она заперлась с Клем на все замки. Через секунду она услышала шорохи и звуки – Эмили выливала свой кофе и собирала вещи. Входная дверь открылась и закрылась. Энди напряженно вслушивалась, не раздастся ли шум, и, ничего не услышав, с облегчением выдохнула.
Все. И на этот раз навсегда.
Глава 23
Перезрелая дама и бронзовые от загара юноши
Энди смотрела из гостиной, как мать суетится у кухонного стола, разворачивая и расставляя блюда с фруктами, салатами, печеньем и миниатюрными блинчиками с начинкой. Последние два дня люди и тарелки с едой рекой текли через дом, где прошло детство Энди, и хотя все рвались помогать хозяйке – подруги, двоюродные сестры, Джил и, конечно, сама Энди, – миссис Сакс всю шиву[12] готовила сама. Она заявила, что это отвлекает ее от мыслей о матери, от тяжелых последних месяцев, от больничной кровати в доме, от кислородных баллонов и все возраставших доз морфина. Все испытали облегчение, когда страдалица отмучилась, но Энди не верилось, что ее неутомимая бабушка ушла навсегда.
Она хотела уже идти помочь матери, когда в кухню вошел Чарлз, огляделся, одни ли они, и сердечно обнял миссис Сакс, что-то прошептав ей на ухо. Энди улыбнулась, глядя на них. Мать права, Чарлз прекрасный человек – добрый, мягкий, чуткий и любящий. Энди была очень рада за мать. С Чарлзом они познакомились всего полгода назад, но, по словам миссис Сакс, когда тебе шестьдесят, не нужно пуда соли, чтобы узнать человека: вы либо уживаетесь, либо нет. С первого дня их отношения складывались легко и гладко, и они уже обсуждали продажу дома в Коннектикуте и покупку квартиры на двоих в Нью-Йорке. Теперь, когда бабушке уже не требовался круглосуточный уход, Энди решила, что мать с Чарлзом не станут медлить с переездом.
– Вроде хороший человек! – Вошедшая в гостиную Джил перехватила взгляд сестры. Взяв кусочек моркови, она начала жевать. – Я так за нее рада…
– Я тоже. Она долго была одна и заслуживает счастья.
Настала короткая пауза. Джил решала, высказаться начистоту или нет, а Энди мысленно упрашивала сестру промолчать. Не получилось.
– Ты тоже заслуживаешь своего счастья.
– Мать уже десять лет как рассталась с отцом, а… – Энди до сих пор не могла говорить о себе «в разводе», до того странно и чуждо это звучало. – А мы с Максом разошлись год назад. У меня есть Клем, работа и все вы. Я никуда не спешу.
Джил налила диетической колы в два пластиковых стаканчика и подала один Энди.
– Я не говорю, чтобы ты срочно по новой бежала замуж, но не убудет же от тебя сходить на свидание. Развлечься, встряхнуться, ничего такого.
Энди рассмеялась.
– На свидание? – Слово показалось странным, как забытое понятие из далекого прошлого. – Моя жизнь – это детские праздники, ушные инфекции, запись на развивающую программу для двухлетних, примерка чешек для балета и незаметное добавление овощей в смузи. Не знаю, что такое свидание, но, полагаю, мои умения там не пригодятся.
– Пожалуй, нет. Придется даже надеть что-нибудь, кроме штанов для йоги, и говорить о чем-то, помимо преимуществ сырных зайчиков «Эннис» перед крекерами «Голдфиш», но открою секрет – тебе это по силам. Два раза в неделю твоя дочь ночует у папаши; ты уже сбросила набранный за беременность вес, поэтому, потратив несколько часов на приличную прическу и прикупив тряпку- другую, ты снова окунешься в реальную жизнь. Бога ради, Энди, тебе всего тридцать четыре. Нельзя же в таком возрасте себя хоронить.
– Жизнь, конечно, не кончена, но именно поэтому меня сейчас все устраивает. Неужели это так сложно понять?
