острове и, надеюсь, последнюю ночь на земле Гвианы.
Если удастся выйти из реки в море, то мы, считай, уже на свободе. Конечно, лодка может разбиться, но это единственная опасность, так как во время войны ни одна страна не выдает беженцев. В этом смысле война нам даже сослужит добрую службу. Если поймают французы, то уж как пить дать приговорят к смерти. Но им надо сначала нас поймать. Я подумал о Сильвене: не соверши он тогда ошибки, был бы он рядом со мной. Уже засыпая, я мысленно отстучал телеграмму: «Месье Праделю, прокурору. Из вашей канализации, куда вы меня спустили, я вышел наконец победителем. На это ушло девять лет».
Когда меня разбудил Квик-Квик, солнце стояло уже высоко. Чай и лепешки. Везде полно коробок. На глаза попались две плетеные клетки.
– Что ты с ними собираешься делать?
– Посажу куриц – в дороге съедим.
– Ты сдурел, Квик-Квик. Нельзя их брать с собой.
– А я хочу и возьму.
– Ты что, совсем больной? А что, если затемно мы еще не успеем выйти в море и утром на реке распоются петухи и раскудахчутся куры? Ты не чувствуешь опасности?
– Кур я не брошу.
– Да изжарь ты их, залей смальцем и добавь немного масла. Курятина хорошо сохранится, и мы ее слопаем за первые три дня.
Наконец Квик-Квик сдался и отправился на поиски куриц. Но крик первых четырех, которых ему удалось поймать, распугал остальных: они действительно почувствовали, что запахло жареным. Разбежавшись и попрятавшись по кустам, они так замаскировались, что Квик-Квик не нашел больше ни одной. Просто диву даешься, насколько животные чувствуют опасность.
Нагруженные, словно вьючные лошади, мы, следуя за свинкой, пересекли трясину. Квик-Квик стал меня уговаривать взять чушку с собой.
– А ты даешь слово, что она не завизжит? Отвечаешь ты за свою скотину?
– Уверяю, что нет. Она молчит, когда я ей прикажу. Раза два-три нас преследовал ягуар. Он ходил вокруг нас, пытаясь застигнуть врасплох. Чушка ни разу не пикнула, хотя каждая щетинка стояла дыбом.
Квик-Квик убедил меня, и я позволил ему взять с собой его дорогую свинку. Уже стемнело, когда мы добрались до речной заводи. Шоколад и безрукий уже поджидали нас. С помощью двух фонариков убеждаюсь, что все в порядке: парусные кольца посажены на мачту, кливер на своем месте и готов к подъему. Я показал Квик-Квику, как это делается, и он, повторив прием два или три раза, сразу понял, что от него требуется. Я расплатился с негром – он вел себя безупречно. Черный настолько наивен, что принес с собой клейкую бумагу и половинки своих банкнот. Негр попросил меня склеить деньги. Он даже на минуту не задумался, что я мог бы их отобрать. Люди, не думающие плохо о других, всегда прямодушны и порядочны. Шоколад был добрым и честным малым. Насмотревшись, как обращаются с заключенными, он не испытывал угрызений совести из-за того, что помогал троим совершать побег из этого ада.
– Прощай, Шоколад. Удачи тебе и твоей семье.
– Большое спасибо.
Тетрадь одиннадцатая
Прощай, каторга
Побег с китайцами
В лодку я забрался последним, и она, после того как Шоколад оттолкнул ее от берега, устремилась к реке. Оба весла добротные, не какие-нибудь лопатки. Квик работает на носу одним, я управляюсь другим. Меньше чем через два часа мы вышли на главный фарватер.
Зарядил дождь и льет уже больше часа. Я укрываюсь мучным мешком, пропитанным краской. Он служит плащом или накидкой. У Квика и однорукого точно такие же мешки. Река быстрая, с многочисленными водоворотами. Несмотря на сильное течение, мы одолели за час половину пути. На исходе третьего часа мы миновали створные маяки, значит море уже совсем близко, поскольку они отмечают крайние точки речного устья. Выходим на Куру под парусом и кливером без всяких помех. Сбоку налетел сильный ветер. Пришлось приспустить парус, чтобы не завалиться на борт. Лодку резко понесло в море, мы стрелой проскочили узкий створ и стали быстро удаляться от берега. Впереди, в сорока километрах от материка, маяк Руаяля указывает нам путь.
Еще тринадцать дней назад я находился по ту сторону маяка на острове Дьявола. И вот я уже в пути. Должен сказать, этот ночной выход в море, быстрый отрыв от материка не вызвал приступа радости у моих китайских товарищей. Сыны Поднебесной не позволяют своим чувствам вырваться наружу, как это делаем мы.
