Куратор допил остававшееся в своем кубке вино и вдруг спросил:
– Давно видел Леопольда?
Леопольдом звали привезенного мной из Довласа сына Ричарда Йорка – ныне покойного капитана тамошней Гвардии. Долгие годы жизнь в Ричарде поддерживала одна лишь Скверна, и потому его отпрыск обладал врожденной восприимчивостью к потустороннему. У мальчишки были все задатки, чтобы стать необычайно сильным экзорцистом, и сейчас он проходил обучение в семинарии ордена, где за ним и присматривал отец Доминик.
– На той декаде к ним заходил, – припомнил я. – А что?
– Последние дни он какой-то сам не свой, – поведал мне брат-экзорцист. – Рассеянный, раздражительный. На занятиях, такое впечатление, витает в облаках…
– Может, влюбился? – предположил я. – Четырнадцать лет парню.
– Может, и влюбился, – не стал спорить отец Доминик. – Но ты все же поговори с ним, хорошо?
– Прямо сейчас и зайду, – решил я, натягивая сырой и холодный плащ. – Значит, завтра в полдень?
– Именно так.
– Тогда увидимся.
Я попрощался с собеседником и покинул жарко натопленную комнатушку. А только вышел на улицу, и стылый ветер немедленно швырнул в лицо хлопья мокрого снега.
Да уж, разгулялась непогода…
Перед тем как отправиться в гости к Берте, я привычно уже заглянул переодеться в странноприимный дом, но на этот раз одеяние экзорциста оставлять там не стал, а запихнул во вместительный дорожный саквояж и прихватил с собой. После перебрался с балкончика черного хода на широкий карниз «Королевского ключника», влез в свой номер и, решив лишний раз не светиться на людях, покинул гостиницу через крытую галерею.
В такую погоду проще простого на хвост шпика посадить; стоит поберечься. Особенно если это ничего не стоит…
Усмехнувшись нечаянному каламбуру, я поднял ворот плаща и зашагал по безлюдной улице. Все ж умные, все давно забились кто куда, лишь бы не мерзнуть, один я за компанию с паранойей круги по переулкам нарезаю, даже зимнее ненастье не помеха. Нет бы извозчика поймать…
Отмахнувшись от невесть с чего нахлынувшей жалости к самому себе, я свернул в арку, срезал через уютный дворик и вышел прямиком на набережную Эверя. Студеный ветер с реки едва не сбивал с ног, пришлось пригнуться и чуть ли не бегом взбежать на мост. И там, уже на середине реки я вдруг поймал себя на желании перегнуться через каменное ограждение и посмотреть в черную воду.
Посмотреть, а быть может, подобно бесследно исчезавшим в реке снежинкам, ухнуть вниз и уйти на манившее безмятежным забытьем дно…
Приступ скрутил неожиданно сильно; приступ злой, неурочный и насквозь неправильный.
Скрипнув зубами, я опустился на одно колено и сунул за пазуху ладонь, словно в попытке удержать на месте то ли душу, то ли сердце.
Бездна, Бездна, я не твой!
Только начал бормотать короткую молитву, – и нечистые сразу отступили, затаились в ожидании нового удобного случая завладеть душой. Бесы прекрасно знали, что рано или поздно отыграются за все.
Рано или поздно – да, но не сейчас.
С усилием распрямившись, я переложил саквояж в левую руку и поспешил от греха подальше поскорее убраться с моста. Глубокая вода и зеркала действовали на меня угнетающе.
Дальше особо блуждать в незаметно подкравшихся потемках не пришлось. Только свернул с набережной – и впереди немедленно замаячила крыша аккуратного двухэтажного домика Берты, который так приглянулся девушке, что она даже слышать ничего не хотела о переселении в другое жилье. Впрочем, для того, кто большую часть жизни колесил в цирковых фургонах, за настоящий дворец мог сойти и этот скромный особняк.
Напоследок оглядевшись по сторонам, я уверенно распахнул калитку и прошел в небольшой дворик с присыпанным снежной крупкой цветником. Поднялся на крыльцо, брякнул медным кольцом и повернулся к ближайшему окну.
Там шевельнулась занавеска, потом послышался лязг дверных запоров.
– Заходи быстрей, дом выстудишь, – не слишком приветливо встретила меня Берта, зябко кутаясь в теплую шаль.
Я переступил через порог, задвинул засов и убрал плащ на вешалку.
