– Нет, просто не хочу, чтобы лезли в мои дела, – ответил я, немного поколебался и пояснил: – В конце лета ожидается крупная партия товара. Мои коллеги от этого в восторг точно не придут, но, если отщипнуть от пирога попробует кто-то из жуликов, я с этим справлюсь сам. Твое вмешательство понадобится, если давление пойдет сверху.
Живиц обреченно вздохнул и пообещал:
– Хорошо, займусь этим. – И предупредил: – Если ограничимся ревизией архива, это обойдется существенно дешевле.
– Не пойдет! – отрезал я. – Задействуй все свои связи! Все. Понял?
– О, Себастьян! – в притворном удивлении изогнул Майло седую бровь. – Не горячись так, пока не увидишь смету.
– Действуй! – Я поднялся на ноги, глянул на диван с подушкой и одеялом и спросил: – Так и ночуешь в конторе?
– Столько работы, Себастьян! Столько работы! – вздохнул Живиц. – Да и какой смысл тратить время на дорогу в пустой дом?
– Подыскать тебе симпатичную экономку?
– Я старый холостяк, – хрипло рассмеялся законник. – Мне проще иной раз посетить заведение Вероники, чем пустить кого-то в свою нору.
– Как скажешь. – И я заторопился. – Дега, идем.
Вышел на улицу, сбежал к карете и распорядился:
– Домой!
Но домой попасть не получилось. Только прошел в ресторацию, намереваясь распорядиться насчет ужина и подняться к себе, как навстречу сразу кинулись метрдотель и невесть что позабывший тут мастер Васкес.
– Мастер Шило! – в голос произнесли они, и я поднял руку, призывая обоих к молчанию.
– Бокал вина, хлеба и сыра! – потребовал, ослабляя шейный платок.
Метрдотель растерянно затоптался на месте; я жестом отослал его на кухню и спросил у фехтовальщика:
– Мастер Васкес, что привело вас сюда?
– Видите ли, Себастьян, – смутился тот. – Дела сейчас идут не лучшим образом, основные деньги приносят студиозусы, а они разъехались на каникулы, и владелец постоялого двора потребовал плату вперед…
– Финансовые затруднения? – вздохнул я.
– Так и есть, – признал фехтовальщик. – Место очень удобное, и, если придется съехать оттуда, это самым пагубным образом скажется на клиентуре…
– Дега! – обернулся я к помощнику. – Оплати мастеру Васкесу летние занятия по обычному расписанию.
Учитель фехтования аж просиял:
– Благодарю, мастер Шило! Вы просто спасли меня!
– Пустое! А теперь прошу меня извинить…
Я взял с подноса подошедшего официанта бокал с красным вином, пригубил и вопросительно глянул на взволнованного метрдотеля. Тот при постороннем ничего говорить не стал и лишь выразительно ткнул пальцем в потолок.
Да неужели? Мои подельники собрались делить шкуру неубитого медведя?
Ну-ну…
Когда я поднялся на второй этаж и прошел в кабинет, там сразу воцарилась гробовая тишина, а важно расхаживавший с заложенными за спину руками старина Юлиус замер на полушаге, не веря собственным глазам.
– Добрый день, господа! – усмехнулся я, приказал помощнику: – Дега, прикрой дверь. – И, прежде чем почтенная публика кинулась поздравлять меня с неожиданным освобождением, уселся во главе стола и попросил: – Не вставайте! Ведите себя так, будто меня здесь нет.
Клаас выставил тарелку с крупно нарезанными кусками сыра и ломтями белого хлеба и отошел закрыть дверь; я отпил вина и вновь усмехнулся:
– Продолжайте! Продолжайте, я настаиваю.
Попрошайка судорожно сглотнул и взглянул на остальных жуликов в ожидании поддержки. Не дождался.
Хмурый демонстративно чистил ногти навахой; Шарль Фаре кривил губы в презрительной улыбке; Якоб Ланц с непроницаемым выражением лица баюкал в ладонях бокал с коньяком, явно оценивая сложившийся в голове расклад. Для Ловкача люди всего лишь колода карт.
