— Вряд ли там дали бы тебе хорошую цену. Продай мне, — в который раз предложил он. — Внакладе не останешься.
Я задумался, и на лице у меня было написано, что я стараюсь не продешевить. Затем назвал сумму:
— Пятьдесят флоринов.
— Дорого, — возразил законник. — Ты столько за пару лет не зарабатываешь.
— Откуда тебе знать, сколько я зарабатываю! — окрысился я. — Пятьдесят монет!
— Скинь пятерку, и я куплю все четыре камня. Сто восемьдесят флоринов. Прикинь сам. Целое состояние. Тебе больше никогда не придется заниматься тем, чем ты занимаешься, чтобы заработать на хлеб и пиво. Осядешь в тихом местечке, купишь себе постоялый двор, получше этого.
Я мрачно смотрел на него, затем опустил плечи:
— Черт с тобой. Сорок пять за камень.
— Все четыре при тебе?
— Нет. Только этот. За остальными надо ехать.
— Далеко? — невинно поинтересовался он.
— Не твоего ума дело.
— Просто пытаюсь понять, успею ли я собрать деньги, — постарался разрядить обстановку законник.
— Успеешь. Я теперь сюда приеду не раньше осени.
— Но этот камень продашь сейчас?
— Давай деньги, и он твой.
Руджеролло достал из кошелька золотую монету, положил на край стола.
— Это аванс. Остальное будет завтра к вечеру.
В отличие от Билеско улицы здесь не освещались. Накрапывал мелкий дождик, даря свежесть и усиливая запах уже отцветающих лип. Я прятался возле городского колодца, и поблизости была лишь блохастая псина, осторожная и брехливая, наблюдавшая за мной из укрытия ближайшей подворотни. Рядом находилось маленькое кладбище, и, хоть оно и скрывалось за высокой стеной, я слышал тихие шепотки — кто-то из иных существ не спал нынешней ночью.
Шаги человека, который и не думал скрываться, раздались со стороны центральной улицы. Я увидел изящный белый силуэт, и Гертруда оказалась рядом.
— Как прошло?
— Как мы и предполагали. Он готов купить камень, но не показать нам того, кто похож на Константина.
— Законник сам виноват. Ему давали шанс отойти в сторону, — с меланхолическим равнодушием произнесла она. — Идем до конца?
— Спрашиваешь. Что с нашими друзьями?
— Спят безмятежным сном. Раньше следующего вечера в себя не придут.
Я представил рожу Джанкарло:
— Они будут чертовски злы.
— Пусть злятся. Мы уже будем далеко.
К дому Руджеролло мы подошли через пять минут, так никого и не встретив по дороге. На первом этаже была лавка, на втором — жилые помещения. Гера на несколько мгновений прижалась лбом к дощатой двери, закрыла глаза. Я поглядывал по сторонам, надеясь различить в чернильном мраке хоть какое-то движение, но все было тихо, если не считать легкого шелеста дождя по крышам и мостовой.
— Там трое, — наконец сказала Гертруда. — Два человека и собака. Все спят.
— С псиной возникнут проблемы?
— Только не когда с тобой колдунья. Дверь крепкая. Будет много шума.
— На окнах первого этажа ставни. Но не на втором. Погоди. Я залезу наверх. Там должно быть легче.
Металл водосточной трубы холодил кожу, лезть было невысоко, так что я быстро оказался на выступе, свесился вниз, протягивая моей спутнице руку. Она легко подпрыгнула, наши пальцы переплелись, и я одним движением поднял ее к себе.
Она мягко подула на стекло, и то выгнулось пузырем, точно было сделано из мыльной воды, а затем беззвучно лопнуло, превратившись в мелкий белый песок, осевший на пол. Я просунул руку в получившееся отверстие, повернул щеколду и распахнул раму.
