То, что единственной сферой, в которой был компетентен Шерлок Холмс, была логика, а сам он никогда не решался пускать в ход загадочную и туманную область сердца, никоим образом не приводило к недостатку иронии — и даже, по мнению некоторых, трагедийности — в бесчисленных приключениях, в которых я участвовал вместе с ним. Кстати, человеческий фактор всегда присутствовал в его расследованиях. Но порой, благодаря своему интеллекту и научному складу ума, делающих его экспертом в мастерстве дедукции, он мог распутывать только поступки людей, а не те непредсказуемые душевные порывы, которые провоцировали их.
С нами произошел один случай, прекрасно иллюстрирующий это. С первой весточкой этого дела мы столкнулись за завтраком в одно зимнее утро, когда снег накрыл покрывалом огромный город, укутав и Бейкер-стрит. Холмс, в фиолетовом домашнем халате и тапочках, развалившись в кресле и просматривая «Дейли телеграф», неожиданно воскликнул:
— О, вот опять! Странное дело.
Я оторвался от конкурирующей «Морнинг пост», которую увлеченно читал, отлично зная способность моего друга выискивать наиболее интересные статьи, коллекционирование которых у него было чуть ли не маниакальным.
Холмс свернул газету в несколько раз и протянул мне, указывая пальцем на заметку в колонке объявлений о пропавших без вести:
ПРОШЛОЕ — ЭТО ТОЛЬКО БУКВИЦА, УКРАШЕННАЯ УЗОРОМ. РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОВЕШЕННЫЙ. ПОЗОЛОТУ НЕ УТАИШЬ, А В ЧАСОСЛОВЕ[4] ОСТАЛОСЬ НЕСКОЛЬКО РЕДКИХ СТРАНИЦ.
— Загадочно, конечно, но на самом деле это не так уж необычно, — отважился прокомментировать я, озадаченный его интересом. — Думаю, подобное появлялось и раньше.
— Каждое утро в течение месяца на данный момент!
— Очевидно, человек, давший объявление, желает связаться с кем-то, не разглашая информацию случайным читателям, — сказал я и затем озвучил еще одну пришедшую мне в голову мысль: — Пожалуй, он не знает точно, когда этот некто прибудет в Лондон.
Холмс, как обычно после завтрака, взял свою трубку.
— Очевидно. Но почему? Мне становится все интереснее, Ватсон. Что-то подсказывает мне, что мы будем вовлечены в это дело до конца дня, хотя не рискну предположить, придет ли это дело ко мне или я сам отправлюсь к нему.
Деликатный стук во входную дверь, обмен репликами женских голосов и быстрые легкие шаги, поднимающиеся по лестнице, заставили нас обоих поднять глаза.
— Наверное, предполагать уже не нужно, — с воодушевлением произнес Холмс, выражая мои собственные мысли, и опустил свою так и не зажженную трубку.
В гостиную вместе с потоком холодного воздуха ворвалась женщина. Ее щеки пылали и почти слились с выбившимися из-под шляпки золотистыми волосами, а ее глаза сверкали изумрудными искрами. На ней было кремовое пальто из овечьей шерсти поверх платья цвета слоновой кости — обычный зимний гардероб, благодаря которому предполагалось затеряться среди заснеженного уличного пейзажа.
— Мистер Холмс? — начала она. Мы встали, она тем временем изящным движением поднесла к своему носику платок с вышитым на нем лавандовым цветком. При этом в свете газовой лампы на ее шее блеснул медальон. — Я никогда бы не потревожила вас в такое время, сэр, если бы это не было делом чрезвычайной важности. Меня зовут Энн Гибни…
— Из Уэстмита,[5] если мне не изменяет слух. Вижу по медальону, что ваша девичья фамилия начиналась на «К», вы остановились в «Сент-Панкрас», где выдают ароматические носовые платки самых восхитительных оттенков.
Хоть миссис Гибни, бесспорно, была встревожена из-за дела, которое привело ее сюда, похоже, ее ничуть не смутило весьма точное определение Холмсом ее происхождения и места, где она остановилась. Наоборот, она с легкой улыбкой — скривившись, если быть более точным, — сняла перчатки, словно ожидала столь глубокой проницательности и не была разочарована. Мы подождали, пока она сядет, и предложили ей чаю, который она лишь пригубила, прежде чем начала энергично описывать свою дилемму: пропажу мужа накануне ночью, его подозрительное поведение, предшествовавшее этому необъяснимому исчезновению, любовные письма, присланные из Англии и написанные рукой ее мужа, которые она перехватила, но настаивала, что он не мог их написать, и за которыми
