С этими новостями Баташев и вернулся для доклада Фоменко.
Тот сидел в темном кабинете при свете настольной лампы под абажуром зеленого стекла и читал плотно напечатанные на машинке листки. Вскинулся навстречу Баташеву, внимательно выслушал все подробности, переспрашивая и заставляя Михаила повторять отдельные части его рассказа.
— Да не волнуйтесь вы так, Дмитрий Иванович, — рассмеялся Баташев, чувствуя, как напряжение нескольких последних часов уступает место безудержному веселью. — Нормально все прошло, ей-богу! Северьян — это что-то! Босяк босяком! За версту уголовщиной прет!
— Это ж, Миша, только один, первый шажок… Эх, только бы все у нас получилось! Удалось бы только Северьяну!
— Получится, Дмитрий Иванович, получится! Накроем мы это осиное гнездо, разворотим и прихлопнем!
— Обязаны, Миша! Погляди, сколько крови, горя и слез!
Дмитрий Иванович протянул Баташеву листок, который только что читал.
Это была сводка Главного управления нармилиции ДВР с итогами заканчивающегося одна тысяча девятьсот двадцать первого года:
— Мы обязательно остановим всю эту сволочь! — убежденно проговорил Баташев, потрясая зажатым в руке листком. — Победим же, Дмитрий Иванович?
— Победим, Миша! — Фоменко обнял помощника за плечи. — Только не скоро. Дело ведь не в том, чтобы нам с тобой выловить всех убийц и грабителей. Одних выловим — другие появятся. Так и будет, пока жизнь не изменится к лучшему, пока не победим нищету, пока не поймут люди, что только трудом добывается благо, а не ночным грабежом. Вот, Миша, чтобы все люди это поняли — жизни нашей не хватит. Обидно, нет?
— Еще как обидно, Дмитрий Иванович! Чего уж греха таить, хотелось бы в таком светлом времени пожить… Эх-ма! Неужто такая жизнь будет?
— Будет, Миша, обязательно! И может, ты ее еще и захватишь! Ведь она уже, эта жизнь, начинается. За нее бился народ, не жалея крови! А такие, как все эти харбинцы и ленковы, гутаревы и прочие, снова тянут в прошлое, в первобытное, Миша! Власть денег — это, брат, власть тьмы! Хочешь пример? Вот — из обзора Читинской уездной милиции за ноябрь. Послушай, что товарищ начальник Кибирев сообщает…
Фоменко снова склонился над столом, вытянул из вороха бумаг лист, стал читать вслух:
— «В I участке вверенной мне милиции имеются прииски золотопромышленного товарищества братьев Шумовых, где все работы и инвентарь забрала трудовая артель рабочих, в среде которых, по донесению начальника участка милиции, имеется много преступного элемента. По случаю хорошего вооружения названной артели бороться с преступностью силами милиции является затруднительно и совсем непосильно, ввиду плохого вооружения наружных сотрудников участка. На приисках развито сильное пьянство и выгонка самогонки…» Каково, Михаил? Образовалась на приисках своя республика, вооруженная до зубов! А товарищ Кибирев эдак стыдливо их трудовой артелью рабочих называет! Истинный Клондайк, Миша!
— Это кто, Дмитрий Иванович? — обеспокоенно спросил Баташев.
— Эх, парень-паренек… Тебе бы учиться в хорошей школе! А мы тебе вместо учебника — «наган»! — с горечью проговорил Фоменко, глядя на Баташева. — Это, Миша, такие есть богатые золотоприиски в Северной Америке, в Канаде. Там тоже бандитства хватило. Золото к себе такую публику собирает, как свечка мотыльков!
Фоменко отвернулся к столу, бесцельно переложил несколько бумаг. Баташев понимал, о чем думается ему сейчас. И у него из головы не выходил Северьян.
— Дмитрий Иванович, давайте я за чаем сбегаю в дежурку! Там ребята всегда чайник на печке держат, а у меня добрый кусок карымского имеется. Ду-у-шистый!
— А и то дело! — улыбнулся Фоменко.
Когда Михаил убежал в дежурку. Дмитрий Иванович подошел к окну, затянутому синим узорчатым рисунком зимы, провел горячей рукой по толсто намерзшему на стекло льду.
Внезапно подумалось, что он послал Северьяна на верную гибель. И не потому, что испугается Северьян, не выдержит. Покидаева после меркуловских застенков и подпольной работы в тылу японских войск вряд ли чем испугаешь. Но одно обстоятельство они упустили!
Дмитрий Иванович приложил настывшую от окна руку к запульсировавшему жгучей болью виску. Как же они это упустили?! Разве он, битый и тертый сыскарь, повидавший такое количество преступного сброда, изучивший множество их гнусных повадок, мог забыть,
