подъехавшей по темноте подмогой в несколько конных, начальнику которых Филипп Цупко чего-то долго шептал в ухо, накрыли на тракте подводу с контрабандным товаром. Удача явно была немаленькая, потому как вскоре Цупко, торжественно пьяный, громогласно объявил Анне, что теперь он в милиции человек свой, а, стало быть, постоялый двор — не замай никакая холера!
На трезвую голову Цупко про свои отношения с милицией помалкивал, лишь хитренько лыбился. Анна же считала, что его кадриль с «милицанерами» никакого толку не имеет: старикан Бизин как сидел в тюрьме, так и сидит. А что касается заезжего заведения, так его и так никто не трогает, посему с милицейской «защитой» один разор — повадились на постоялом дворе засады на дармовщинку устраивать, пить-гужевать!
Цупко думал иначе. Или своей звериной уголовной интуицией, или еще каким бесовским чувством, но выбрал линию своего поведения с властями точную — двуличие, скользкая дорожка «и нашим и вашим».
Ох, как мечталось под стакан самогону Филиппу! Как хотелось достичь такого положения, когда бы он, где хитростью, где обманом, а где и прямой сдачей мелкой уголовной сошки или кого покрупнее из конкурентов, получил веру у милиции. Загодя бы знал, что она затевает. Знал и — мог вовремя затаиться, спокойненько уйти, отсидеться. А самое главное — наверняка знал бы, где у милиционеров прореха, куда навалиться с верными корешами, без ущерба, с наваром «сорвать банк», как любит говаривать старикан Бизин, и благополучно уйти, не ожидая в липкую от страха спину горячей тяжелой пули.
Это тоже подсказал Филиппу «старикан Бизин». Напрасным было снисходительно-насмешливое отношение к Бизину, чем грешили и Филипп, и Анна, и другие знакомцы экс-купца.
Умело и расчетливо подогревая жажду Цупко к обогащению, отлично изучив все его жизненные принципы и зная дурное самолюбие, Бизин исподволь прививал своему подручному убежденность в собственной преступной опытности и смекалке. Он не приказывал, он советовал, незаметно для Цупко и иже с ним, облачив себя в некую ипостась мозга любой преступной задумки.
Цупко и образовавшийся подле него круг подручных постепенно уверовали в мудрость и незаменимость советов хитрого старичка Ляксея Андреича. После удачно проведенных ограблений и краж почитали за обязанность чем-то старика отблагодарить за подсказку дельных мыслишек. Но когда Бизину надо было уйти в сторону, он умел убедить хитрого, но все-таки недалекого умом Цупко, что это именно ему, самому Филе, только и могла прийти в голову эдакая «умность» насчет очередного темного дельца. И Цупко верил без остатка: да, это он сам, конечно, сам, до всего додумался и сумел ловко дело провернуть!
Всю эту психологическую изворотливость Бизин демонстрировал не скуки ради. У него тоже была мечта, тайная и заветная. Последняя в жизни — он это понимал и чувствовал. Только без всей этой темной, мерзко пахнущей козлом и кислой капустой с чесночным угаром, уголовной шатии-братии, мечта престарелого Алексея Андреевича Бизина могла и не осуществиться. Тогда впору в петлю! Но Бизин хотел жить, и жить хотел хорошо. Как раньше. То, былое, приходило каждую ночь в зыбкий старческий сон, еще более хрупкий на тюремных нарах.
Да уж! Сподобился на старость лет! И погорел, Матерь Божья, на такой ерунде! Пригрел змееныша, позарился на быстрые деньги!
Спалился и загремел в камеру Бизин действительно по себе самому необъяснимой глупости.
27 августа 1921 года начальник 2-го участка Читинской городской милиции М. Абрамов вынес постановление под № 669:
«Рассмотрев дознание, произведенное надзирателем Авдюковым о краже 4-х лошадей из склада „Нобель“, находящегося между Читой I-й и Читой II-й, у зав. складом Дмитрия Матвеевича Фадеева, нашел, что из свидетельских показаний и следов, приведенных к дому Барановского, где проживает Бизин Алексей, видно, что кража учинена Бизиным Алексеем совместно с Павловым Виктором и другими лицами, коих задержать не удалось.
Принимая во внимание, что означенное преступление, предусмотрено 654 ст. Уст. о наложении наказаний и руководствуясь 253 и 257 ст. ст. Угол, судопроизводства, постановил гражданина Бизина А. и Павлова В. заключить под стражу при Читинской областной тюрьме впредь до окончания дознания».
И много времени спустя Бизин не мог себе объяснить, какого хрена он принял тогда придурковатого Витьку с четверкой нобелевских лошадей. Деньги не ахти какие, да еще на троих делить. Но главного конокрада в этом деле — Филю-кабана — не выдал. Дал унести ноги. И еще придурку Витьке пригрозил: если хоть словечко ляпнет — удавят в каталажке, как кутенка.
С другой стороны, — куда ж было деваться: грязи копытами намесили к воротам и во двор. Но Филипп с Гохой-депутатом якшается, чего-нибудь придумают, а ему, Бизину, как главному пострадавшему во всей этой истории, некоторое время на нарах перекантоваться и нелишне: ореол страдальца возвышает, авторитету среди уголовного сброда прибавляет заметно.
