реальном училище, относил себя к интеллигенции, посему носил галстук и шляпу, а так же выписывал газету. А во-вторых, что резко диссонировало с первым обстоятельством, портновское свое ремесло давно обратил на служение уголовникам, специализируясь на перешивании краденых предметов гардероба, в основном брюк и мужских костюмов. Мог перелицевать и незамысловатое дамское пальто.
Последнее время в «заказчиках» ходили полупьяные субчики из шайки Гутарева. Но чаще — ее нового крыла, которым заправлял, как узнал Тараев, Костя Ленков из Новой Куки.
Ленковские ребята приносили вещи подобротнее, чем, к примеру, гутаревские — Пашка Ананьев, Ванька Мыльников, Кеша Маевский или дебильный Сухов Генка.
«Костя удачлив, — размышлял, вертя спичкой в зубах после ужина, Тараев, — средь его людишек, поговаривают, даже закон есть особый: в случае ареста никого из своих не выдавать, хотя бы резали на куски. А Пашка Ананьин — трус и пьянь, которая ради опохмелки и мать родную продаст. Не теми людьми обставился Кирька Гутарев! Не теми…»
В портном явно пропал философ. В наблюдательности ему отказать тоже было нельзя. Как и в лотке суждений, на основании которой Тараев пришел к мысли, его крайне испугавшей: воровская удача в знакомой ему шайке явно упиралась в личность атамана- главаря. Шайку Гутарева все больше разъедали «разброд и шатания».
Портной Тараев тоже прочитал во вторник газетное сообщение об ограблении гражданки Виттенберг. И облился холодным потом.
Накануне, в понедельник, девятнадцатого числа, некий субчик Швалов, который больше был известен Тараеву по кличке Архипка, верный дружок и напарник Кости Ленкова (это портной знал точно), приволок бархатное шитье и два отреза. Сукно и веселенький ситчик. Архипка предложил Тараеву купить шитье и ткань. Они долго торговались, пока Архипка, в качестве последнего аргумента, не достал револьвер. После прочитанного в газете сообщения не надо быть слишком сообразительным, чтобы понять, чего Архипка так настырно сбагривал шитье и отрезы.
Два дня портной Тараев прожил с ощущением засунутой ему в заднее место петарды. Благо, что сегодня петардный фитиль потух, и тучи рассеялись: удачно перепродал «паленое» шмутье и отрезы мадам Грищевой, которая в отличие от него, к счастью, газет не читала, но шила и перешивала модные дамские платья. Так что деньги имела. Тараев ее не особо разорил, зато получил неплохой навар, компенсирующий всю эту нервотрепку — от идиота Архипки с его револьвером и до нервного зуда под коленками в ожидании милицейской облавы. Пропало и ощущение петарды в деликатном месте.
Портной зевнул, шлепая тапочками, спустился с крыльца, пересек крохотный дворик, отпер щеколду деревянною ящика, прибитого на внутренней стороне ворот. В него, через прорезанную снаружи щель, мальчишка-курьер из редакции бросал выписываемую газетку.
Сегодняшний номер из ящика перекочевал к Тараеву в руки. И тут же глаза непроизвольно выцепили из текста знакомую фамилию. Елочки точеные!
Тараев впился глазами в заметку на первой полосе «Жизни»:
«ОБНАРУЖЕНИЕ КРАДЕНОГО. В ночь на 20 сентября по Коротковской улице в квартире А. Мыльникова в доме Лесковой обнаружены одежда и разные домашние вещи, похищенные в д. Щербаковой по Коротковской ул. всего на сумму 600 р. валютой. Преступники Ананьев, Сухов, Мыльников, Маевский, Яринский задержаны, и почти все в краже сознались. В ночь на 20 сентября на Малом острове, на Набережной улице в доме Шмелиной, в кв-ре Павла Ананьина обнаружены разные вещи, одежда и белье, украденные в гостинице „Европа“ у китайского подданного Ди-де-цай, всего на сумму 300 рублей, кроме того там же найдена одна граната системы Монса».
— Легки, сукины черти, на помине! — в сердцах выругался Тараев и сломя голову бросился в дом, где принялся лихорадочно сдергивать с натянутой в комнате веревки вещи, которые ему принесли на переделку чертовы криминальные знакомые за последнюю неделю.
«Совсем ума нет, ети их! — матерился про себя портной. — Рядом жить и у соседки тащить! Вот уроды бестолковые! Сами — хрен с ними, но так ведь и меня могут за собой потянуть!»
Трясущимися руками он комкал ворованное в узел, безуспешно связывая концы полотняной скатерти, и судорожно соображал, куда все это получше затырить. Совсем «неинтеллигентно» в очередной раз клял гутаревцев, их атамана, прочих гавриков за то, что они отнимают у него спокойную жизнь.
Клял, чтобы несколько дней спустя, когда страхи отлягут, вновь взяться за тот же вид своего рукоделья.
