он всегда пекся, чтобы Мейкэлу было где спать и что поесть.
— Он тебя сильно поранил, Йорг, — сказал Мейкэл. Когда он говорил, вид у него всегда был глупый, и губы всегда были влажными и блестели. Я видел, как Макин нахмурился, а Роу и Грумлоу заключили пари.
— Да, Мейкэл, он меня сильно поранил.
Я не чувствовал за собой вины за то, что пырнул Джемта ножом. Ни на секунду. Но мне было обидно, что Мейкэл оказался настолько слабоумен, что даже ненависти ко мне не испытывал, поглощенный каким-то мороком, затуманившим его разум. Я подумал о часах, тикавших на моем запястье. Обо всех этих разумно придуманных колесиках внутри колесиков, вращающихся и вращаемых, непрерывно кусающихся зубцами, не оставляющих после себя ни единой крупинки, но попади внутрь тоненький человеческий волосок, и весь механизм остановится, разрушится, станет бесполезным. Мне хотелось знать, что и в какой момент попало в мозг Мейкэла. Что переломало колесики в его голове?
— Позови Макина, — приказал я.
Мейкэл натянул поводья, и серая остановилась. Я видел, как Роу мрачно нахмурился, он проиграл пари. Боль волнами катила ото лба к затылку, и от этого зеленые склоны гор омывались красным.
— Иногда мне кажется, что ты держишь его подле себя только ради того, чтобы осчастливить серую кобылу, — произнес Макин. Я не заметил, как он подъехал.
— Хочу, чтобы ты научил меня владеть мечом, — сказал я.
— Ты умеешь…
— Я тоже так думал, — перебил я его. — Но сейчас я хочу заняться этим всерьез. То, что случилось… — я тронул рукой голову, и мои пальцы окрасились красным, — не должно повториться.
— Ну, во всяком случае, это королевское занятие, — сказал Макин. — Учит владеть собой. Припомни, сколько раз ты брал в руки меч с тех пор, как мы осели в Логове?
Я пожал плечами, будь моя воля, я б к нему вообще не прикасался. Зубы заскрежетали от новой волны боли.
Макин усмехнулся:
— Мне говорили, ты не пропустил ни одной служанки в замке, неустанно занимался производством бастардов.
«Хорошо быть королем. За исключением тех случаев, когда тебя бьют по голове мечом».
— Я трудился над увеличением народонаселения, — сказал я. — Заботился о его количестве и качестве. — Я хлопнул рукой по голове. — А, черт, как надоела. — Есть боль, к которой можно приспособиться и не замечать, но только не головную, она проникает в самый источник жизни.
Макин продолжал улыбаться. Похоже, его радовало мое жалкое состояние.
Он запустил руку в свою седельную сумку, откуда-то из самой глубины извлек тугой кожаный узелок и бросил его мне. Я едва сумел поймать. В глазах двоилось.
— Это гвоздика, — сказал Макин.
— Какой запасливый сэр Макин.
Можно продать отличную лошадь за хорошие деньги, но даже их не хватит на горсть этой редкой пряности. Отличное средство от боли. Но если перебрать, умрешь, только смерть будет сладкой, будто подхватили теплые воды реки и понесли вдаль. Я принялся было развязывать узелок.
— Забери назад, — я бросил узелок назад Макину.
Только начни, и заработаешь привычку. Головная боль превратилась в моего врага, и борьба с ним уже началась.
Мы продолжали ехать по тропе вперед. Я напитывал мозг старыми ядами, выжатыми из ненависти к графу Ренару. После его смерти я ими практически не пользовался. Пульсирующая боль от сломанного зуба превратилась в слабое покалывание.
Райк на своем коне, похожем на монстра, поравнялся со мной и какое-то время ехал рядом. Возможно, Макин радовался тому, что мне надрали задницу, а вот Райк решил, что наконец-то пришло его счастливое время.
— Райк, ты знаешь, почему я тебя до сих пор не прогнал с глаз долой? — спросил я.
— Почему?
— Потому что ты отражаешь все худшее, что есть во мне. — И снова я заскрежетал зубами. — Черт. — С трудом их разжал. — Я не из тех, у кого за одним плечом ангел, за другим — демон. У меня за каждым плечом по демону. И ты похож на самого отвратительного, как если бы я утратил свое обаяние и внешнюю привлекательность. — Я понимал, что несу околесицу, и попытался усмехнуться.
— Не слушай его, Райк, — раздался голос Макина. Я не заметил, как он подъехал.
