— Я отдаю его тебе, — перебил я Кента.
— Йорг, не стоит расставаться с мечом, — сказал Мейкэл, глядя на меня недоуменными глазами.
Стоявший у него за спиной Сим молча наблюдал за мной, разворачивая гусли. Он, по крайней мере, уже начал готовиться к ожиданию и знал, чем занять себя. Невидимым движением фокусника я продемонстрировал кинжал, этому трюку научил меня Грумлоу.
— В этом деле он меня защитит, брат Мейкэл. Дайте мне два дня, — сказал я. — Если я к концу второго дня не вернусь, пошлите Райка разнести замок в пух и прах.
Кивнув головой, я оставил братьев наблюдать, как растет морковка. А может быть, капуста.
По кромке леса я направился к Римской дороге. Говорят, если идти по этой дороге, никуда не сворачивая, она приведет прямо к Папскому дворцу. Но меня это направление мало интересовало.
Поодаль от Римской дороги, практически поглощенное лесом, находилось кладбище, о существовании которого уже мало кто помнил. Ребенком я частенько бродил по этому кладбищу среди обветшалых надгробий и усыпальниц, заросших мхом и густо опутанных плющом, треснувших под натиском мощных корней деревьев. Затерянный город мертвых. В старых пыльных книгах он значился как Пер-Шез. Надписи на надгробиях ничего не значили для меня:
Вырезанные из камня буквы были приклеены прозрачной смолой, словно стеклом. Мне потребовалось несколько лет, чтобы заметить их. Непогода давно сделала свое пагубное дело, и даже молоток в руки брать не нужно было, чтобы их разбить. Зодчие в течение веков оберегали эти старые надгробия как нечто драгоценное.
Не углубляясь в лес, я шел мимо упавших надгробных камней, ближе к дороге местами их и вовсе не было. К западу от кладбища стоял крестьянский дом, полностью выстроенный из надгробных камней, хранивших полустертые надписи. Дом, построенный из историй жизней, канувших в Лету, чтобы стать кровом для безграмотных крестьян, не способных их прочитать.
Я нашел ее у края дороги — в волосах осыпавшиеся с дерева розовые лепестки. Течение лет смыло черты ее лица. Но красота осталась: четко очерченные скулы, нежная грация юного тела с едва обозначившейся девичьей грудью, тронутой крапинками лишайника. Не нужно было выбивать на надгробии длинных стихов, повествующих о ее короткой жизни. Здесь я похоронил своего ребенка. Ясно без слов. Она умерла зимой, дочь богатого человека, который отдал бы все свое богатство и даже больше, чтобы купить для нее все ее непрожитые весны.
Впервые я увидел ее осенью — девочку из камня, бегущую за каменной собакой. Было это много лет назад, листвы в тот год нападало столько, что засыпало собаку. Пока я стоял и рассматривал ее, люди спешили по дороге, гонимые пронизывающим ветром. Некоторые на мгновение останавливались, гадая, куда она бежит, и шли дальше, сгорбившись под дождем. Они уходили. А я стоял и смотрел на нее. Возможно, уходившие задумывались,
Зимой с первым снегом я пришел на свидание к своей бегущей девочке. Возможно, моей первой любви. Я смотрел на нее, а снег падал, кружились снежинки, казалось, я слышал их хрустальный перезвон. Зимой сумерки сгущались рано, ветер, завывая, гулял по диким просторам, закручивал вихри на Римской дороге, со свистом разбивал ледяную стружку о камни. Мороз серебристым инеем украсил ее платье, но никто, кроме меня, этого не видел. Прошло несколько лет, и вот я снова здесь, а она по-прежнему ждет наступления весны. Ее окружали надгробные плиты лордов и знатных дам. Поэтов и бардов. Но сейчас на этом кладбище хоронили слуг. Достаточно близко от Высокого Замка, чтобы чрезмерно сентиментальным дамам было удобно приходить сюда и оплакивать своих кормилиц, и достаточно далеко, чтобы они могли поставить это себе в заслугу. Вокруг моей девочки, бегущей навстречу весне, хоронили старых слуг и преданных собак. Сюда придворные дамы несли надушенные игрушки, чтобы прекратить нежелательные им пересуды. А однажды шестилетний мальчик притащил что-то мокрое и окоченевшее, похожее на труп волка.
— Здравствуй, Йорг.
Я обернулся. Между старых надгробий медленно шла Катрин. Солнце, таинственно поблескивая, рассыпалось золотом и путалось в ее волосах.
