период течки.
Я не сука в период течки. Я в состоянии сексуальной агрессии. Могу быть стервой. Могу быть стервой каждый день. Я не хотела, но заставила сегодня Мэйри Коддин плакать.
И все же есть что-то особенное в Оррине и Игане. Бабушка бы сказала, что у обоих слишком яркий темперамент. Слишком яркий для обычных людей. Но я никогда не считала себя обычной. И если у них действительно такой темперамент — если они воспламеняют меня, или это мое состояние сексуальной агрессии воспламеняет их — что из того? Полагаю, что я их притягиваю. Иначе зачем они оба вернулись в Высокий Замок, если не прошло еще и месяца после их первого визита? Не думаю, что они соскучились по приятному обществу короля Олидана. Я не думаю, что обаяние Оррина или опасность, исходящая от Игана, производят какое-то впечатление на этого ужасного старика. Боюсь, что сам дьявол не сможет заставить Олидана остановиться и задуматься. Боюсь, он не склонит голову и тогда, когда по велению Господа ангел явится к его дверям.
Сарет говорит, оба принца претендуют на меня. У нее грязный рот. Она говорит, что оба принца будут просить моей руки. Даже несмотря на то, что я не старшая дочь Скоррона и отец уже обещал союз и землю королю Олидану. Она говорит, что оба принца будут просить моей руки, но их интересует не моя рука и не мое приданое. Она много еще чего говорила, но ее рот чернее чернил на моем пере. И если они спросят, что я им отвечу? И на братьев они вовсе не похожи. Один чистый и светлый, как мой добрый сэр Гален, второй — мрачный и притягательный, как Йорг, который убил сэра Галена.
Прошлой ночью мне снова снился сон. Я проснулась, продолжая говорить, но что я говорила, не могу вспомнить. Помню кинжал. Длинный. Знаю, что должна им кого-то ударить. Помню, что Йорг причинил мне боль. Мне следует вернуться и прочитать свой дневник, но почему-то мои руки не желают листать страницы назад, только вперед. Я видела об этом сон.
Сейджес снова стоит у моей двери. Принцы ждут.
Мне не нравятся глаза этого человека.
Горгот ни на кого не похож. Не существует шаблона для отливки подобных левкротов. Он вышел из материнского лона уже весь перекрученный ядами Зодчих и с детства шел по изломанной тропе судьбы. Ребра, толстые и черные, прорывают плоть и торчат во все стороны, кожа краснее крови, а под ней тугими волнами движутся мышцы. Несмотря на то, что он был создан воевать и наводить ужас, он важен для меня, как немногие из племени Адама, к тому же большинство из них уже лежат мертвыми в земле.
14
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
На следующий день после того, как мы покинули пески Тара и поехали по зеленым лугам Тертаны, я забрал у Макина шкатулку. В ее медном чреве я чувствовал острые края своей потерянной памяти и запертый внутри яд. Как-то Макин сказал мне, что человек, не знающий страха, не имеет друга. Неловко сжимая в руке шкатулку, увитую терновой веткой, я вдруг подумал, что наконец обрел друга. Я покрутил шкатулку, рассматривая ее бока. Ничего хорошего в ней не было, кроме моего прошлого. Должен ли человек немного бояться самого себя? Бояться того, что он может сделать. Знать, кто ты и на что ты способен, — ужасно скучно. Так и не открыв, я положил шкатулку на дно своей седельной сумки. Я ничего не спросил о Катрин. Я взял кинжал у Грумлоу взамен исчезнувшего своего и продолжил путь в Химрифт.
Мы ехали на север по широкой равнине, весенний ветер свободно гулял по ней и делал ее похожей на волнующееся зеленое море, по которому катилась одна зеленая волна за другой. Есть где разгуляться коню, пуститься галопом по равнине, ограниченной по краям темной стеной леса. Я дал волю Брейту, и он понесся, словно за нами гнались все черти преисподней. Братья тоже припустили и старались не отставать, всем очень хотелось поскорее оставить Тар как можно дальше позади. Древний огонь невидимо все еще полыхал там. Через тысячу лет гора Хонас, где я зажег Солнце Зодчих, возможно, станет похожей на Тар и по истечении времени вернется людям Землей Обетованной, а пока будет неприветливой, изгоняющей.
Когда мы вечером остановились на ночлег, я впервые увидел ребенка: он мертвый лежал в высокой траве у нашего лагеря. Я отбросил одеяло и пошел к нему. Горгот и Гог, устраивавшийся спать рядом с ним, наблюдали за мной. На месте, где лежало тело ребенка, никого не было. Я уловил лишь аромат, кажется, белого мускуса. Пожав плечами, я повернул назад. Есть вещи, о которых
