Маттеракса пустился бы в бега с тем скарбом, что уместился бы у меня за спиной.
Миана наблюдала за мной — свежая и благоухающая, как лилии у нее на голове. Если шрам на моей левой щеке и пугал ее, она этого ничем не выдавала. Кончики моих пальцев покалывало от желания потрогать неровный рубец на щеке. На секунду вновь вспыхнул опаливший меня огонь, я стиснул зубы, вспомнив невыносимую боль.
Я встал рядом с невестой у алтаря и оглянулся. Мгновенное озарение: все эти люди ждут, что я их спасу. Они продолжают думать, что с горсткой солдат я сумею сохранить за собой замок и одержать победу. Мелькнул соблазн сказать им то, что известно моим приближенным, которые меня хорошо знают. Но во мне есть нечто хрупкое, что ломается прежде, чем успевает прогнуться. Возможно, приведи принц Стрелы армию поменьше, меня бы и охватило желание пуститься в бегство. Но он перегнул палку.
Четыре музыканта в настоящих ливреях подняли трубы, и зазвучали фанфары.
— Постарайся покороче, отец Гомст, — понизив голос, сказал я. — Сегодня дел много.
Отец Гомст нахмурился, его седые брови сошлись на переносице.
— Принцесса Миана, я с удовольствием представляю его высочество Онороса Йорга Анкрата, короля Ренара и наследника земель Анкрата.
— Очарован, — сказал я, склоняя голову.
Ребенок. Она не доставала мне и до плеча.
— Теперь я понимаю, почему на миниатюре вы изображены в профиль, — сказала принцесса и сделала реверанс.
Ее слова заставили меня усмехнуться. Возможно, это будет очень короткая свадьба, но, есть надежда, нескучная.
— И вы меня не боитесь, Миана?
В ответ она попыталась взять меня за руку, но я отдернул ладонь.
— Лучше не надо.
— Отец Гомст? — Я кивнул, чтобы он продолжал.
— Возлюбленные чада, — начал отец Гомст, — мы собрались здесь, под сенью дома Божия…
Итак, старым священником вершился старинный обряд, после которого юный Йорг Анкрат станет женатым мужчиной, и среди «присутствующих здесь» не было ни одного человека в здравом уме, то есть в здравом настолько, чтобы громко заявить о нелепости происходящего.
Я вел свою невесту к выходу под аплодисменты и приветственные крики придворной знати, громкие, но не настолько, чтобы заглушить душераздирающие звуки фанфар. Эти трубы — местная достопримечательность — имели такое же отношение к музыке, как бородавочник к математике.
Из центральных врат мы вышли на лестницу, откуда был виден самый большой двор Логова. Именно в этом дворе я сразил бывшего владельца замка. Пространство от наружной стены до лестницы заполняли несколько сот человек, еще большая толпа гудела и роилась за защитной решеткой ворот. Падал снег, покрывая белым головы и плечи моих подданных.
Наше появление приветствовали громкими воплями. Несмотря на то, что некромантия настороженно дремала в кончиках моих пальцев, я взял руку Мианы и воздел ее вверх, ответно приветствуя толпу. Преданность вассалов своему сюзерену продолжала меня изумлять. Год за годом я жил, жируя и богатея за счет этих людей, пока они боролись за выживание на склонах неприветливых гор, обступивших замок со всех сторон. И вот сейчас вместе со мной они готовы встретиться лицом к лицу с неминуемой смертью. Я имею в виду их слепую веру в мое могущество, которая ни на секунду не позволяла им во мне усомниться. Пару лет назад меня посетило своего рода откровение (ни дорога, ни братья не могли преподнести мне этот величайший урок жизни): место обладает особой силой. Мое королевское присутствие требовалось для вершения справедливости в местах, которые они называли «деревней». Хотя любой другой назвал бы это «три дома и полдюжины сараев». Одна из таких деревень располагалась у самых вершин, и жители называли ее Гаттинг. Я слышал, что где-то еще выше существует Малый Гаттинг, думаю, это какая-нибудь достаточно просторная лачуга. В любом случае споры здесь разгорались только на одну тему: где заканчиваются владения одного захудалого крестьянского поселения и начинаются другого. И мне уже представился случай вместе с Макином преодолеть подъем в три тысячи футов, чтобы продемонстрировать свою королевскую власть и справедливость. По донесениям несколько мужчин этой деревни были убиты в кровавой потасовке, хотя на деле все ограничилось одной свиньей и левым ухом одной из местных женщин. Еще недавно я бы просто убил на месте всех до единого и с головами на пиках спустился вниз. Но, вероятно, подъем меня утомил, и я позволил презренной голытьбе изложить суть разногласий. Они взялись за дело с энтузиазмом, не жалея времени. Стемнело, блохи кусались нещадно, и я решил положить конец этой тягомотине.
— Тебя зовут Геббин? — спросил я жалобщика. Он кивнул. — Так вот, Геббин, ты попросту ненавидишь этого человека, и я никак не могу понять, за что. И мне все это чертовски надоело. Если ты мне прямо сейчас не скажешь, за что ты ненавидишь…
