лицом, как угли в его старом очаге, зато с белыми волосами, как вершины его любимых гор, вышел проводить путников.
— Ровная дорога вниз, это хорошо, — напутствовал он. — В этом сезоне не стоит ждать больших лавин, козы не покинули склонов. И птицы не боятся. Но я бы на вашем месте сделал крюк. В Тигране есть целых два Янтарных канала. Один ведет на Великую степь, он дорогой. Зато с Великой степи вы прыгнете сразу на три тысячи гязов севернее. Вы сразу окажетесь во владениях русских князей. Там тоже опасно, но…
— Я сожалею, отец, — склонился Аль-Масуди. — Однако мы поедем по этой дороге.
— Во-он там, видите, над тропой висит камень, похожий на сидящего медведя? — Хозяин постоялого двора вытянул морщинистую руку. — Там граница, за которой можете выбросить ваш ярлык. Дальше этого камня и до пограничных столбов дагов вас никто не защитит.
— Понятно. Мы достаточно заплатили тебе за коней?
— Да, вполне щедро. Я не рассчитываю на то, что они вернутся ко мне. Но лучше бы вам ехать по окружной дороге…
Холодный ветер развевал седые волосы на его голове. Добравшись до камня, похожего на медведя, Саади оглянулся и помахал рукой. Перевертыш Кой-Кой висел у него на спине, притворяясь мохнатой буркой. Армянин помахал караванщикам в ответ и запер за собой калитку.
— Смотри, дом Саади, — прошептал перевертыш в ухо Рахмани. — Незаметно посмотри направо и вверх…
Саади осмотрелся. По крутым насыпям, подпрыгивая, сбегали одинокие камешки. Далеко наверху, на бархате зеленых террас, паслись дикие козы. Черные и белые точки ловко сновали среди валунов. Тонкие дымки поднимались над редкими селениями. Села окружали плотные частоколы из сосновых бревен. Узкая тропа приглашала на обрыв, извиваясь, как раненая змея.
На вершине ближайшей горы застыла живая статуя. На гнедом жеребце восседал надменный горец, в папахе и бурке, смуглый, поджарый и усатый. Бронзовые капсюли патронов сияли в его газырях, по ножнам длинного кинжала струились арабские письмена.
— Хорошо, что ваш караван так сильно вооружен, — прошептал перевертыш. — Хорошо, что твой хозяин умен и осторожен. Лучше переплатить и потерять неделю, чем сгинуть в этих горах…
3
Выбор для ведьмы
У Юльки второй день прическа стояла дыбом, и она ничего не могла с этим поделать. Кроме того, возникал заметный электрический разряд, если долго держать рот открытым, а потом внезапно сжать зубы. В темноте стали светиться глаза, облезала кожа, от свежего воздуха все время хотелось спать. С Толиком Ромашкой происходило то же самое, а в некотором роде — еще хуже. Несчастный хирург не вылезал из туалета, его до волдырей покусали какие-то полосатые твари, похожие на слепней, вдобавок он простудился, когда упал в реку, а пяткой накололся на шип. Шип вынули, рану моментально вылечили, и даже желудок удалось усмирить.
Однако нервов Юльке никто усмирить не мог.
Похоронный обряд начался в сумерках, под низкий рокот барабанов и заунывный речитатив старух.
— Мы потеряли замечательного друга, — дом Саади склонился над пустым промасленным мешком. — Здесь должен был взлететь к небу Снорри Два мизинца, благороднейший из людей и сильнейший из водомеров Большой Суматры. Но его тело нам пришлось покинуть на Земле. Поэтому мы предадим огню только высокого дома Ивачича.
— Кажется, склавены не сжигают своих усопших людей, а закапывают в землю, — нерешительно напомнил Поликрит.
— Глуповатый обычай, — квакнула Кеа. Похоже, ее не трогала важность минуты. — Если склавены верят, что после смерти полетят наверх, то лучше сгореть, чем зарыться в землю.
Пустой костер заполыхал. Пришла очередь дому Ивачичу спешить на встречу с его богом.
— Нюхач, а ты что предпочитаешь? — оскалился Кой-Кой. — Куда вы отправляетесь после смерти?
— Когда я умру, моя душа выберет дорогу, — увернулась от ответа Кеа. — Если ты имеешь в виду тело, то предпочтительнее упасть в море.
— Упасть? Это как?
— Это очень просто. — Кеа с хрюканьем поедала сладкий древесный картофель. — Святая обязанность внуков — столкнуть
