— Не следует потворствовать толпе, ваше величество, — услышала я резкий голос Медина-Сидонии. — Этим вы лишь поощряете их вызывающее поведение.
— Мне кажется, это вы его поощряете, сеньор герцог, — возразила я, яростно глядя на него.
Он низко поклонился, бормоча извинения.
Чувствуя металлический вкус во рту, я снова повернулась к очереди просителей. Медина-Сидония знал, чего я ожидаю, и, когда несколько дней спустя мне сказали, что ворота Севильи увешаны разорванными и окровавленными клочьями тел приговоренных, я приободрилась. Если обитатели этого котла беззакония считали, что я пойду на поводу у жалости или уклонюсь от слишком жестоких мер по причине того, что я женщина, то они ошиблись. Что бы ни случилось, я не собиралась останавливаться, пока не добьюсь полного законопослушания. Я продолжала вершить справедливость, невзирая на ранг или пол и не позволяя ни одному преступнику избежать наказания. Чтобы внушить больший страх передо мной и перед столь ужасающе попираемым законом, однажды я намеренно заметила при всех в зале, что для меня нет большего наслаждения, чем смотреть, как вор поднимается на эшафот, — после чего многие ждавшие встречи со мной съежились, а некоторые тайком выскользнули из очереди и сбежали.
Наконец прибыл епископ Севильи и потребовал личной аудиенции.
Я выставила Медину Сидонию за дверь и очень этому порадовалась, едва услышав слова епископа. Он слыл добрым человеком, понимающим и сочувствующим, но того, что он сообщил, я не ожидала.
— Ваше величество, вы проявили себя образцом добродетели, — сказал он, — но народ Севильи… начинает бояться. Многие покидают город в страхе, что ваше присутствие закроет дорогу всем надеждам на милосердие.
Нахмурившись, я посмотрела на Карденаса:
— Это правда?
Карденас заглянул в папку, которую держал в руке, и кивнул, серьезно глядя на меня зеленовато-голубыми глазами:
— Да, Majestad. Свыше ста дел, о которых мы слышали, остались нерешенными, поскольку либо истец, либо обвиняемый не вернулись, чтобы выслушать наше заключение.
Я в замешательстве снова посмотрела на епископа:
— Понятия не имею, в чем дело. Сожалею, что внушила страх моим подданным, ибо не имела подобных намерений.
— Я никогда так и не думал, — поспешно заверил он. — Просто… в общем, народ более склонен ко злу здесь, на юге, где мы столь долго прозябали под властью ни на что не способных сеньоров и постоянной угрозой со стороны мавров. Прибытие вашего величества — благословение и великая честь для нас. Но, осмелюсь заметить, ту несправедливость, которой наводнена Севилья, не искоренить за одну ночь.
Слова его прозвучали подобно удару. Со всей ясностью я вдруг поняла, что мои рьяные усилия по восстановлению порядка в Севилье — лишь тщетная попытка оправдать себя в глазах Господа, доказать, что я все еще достойна Его благосклонности. Я оставила дочь и мужа, свои обязанности в Кастилии и отправилась в эфемерное путешествие за искуплением вины. Снова позволила самолюбию взять верх над разумом, так же как и в тот ужасный день в полях возле Тордесильяса, когда я отчитала Фернандо перед нашим войском.
— Нет, — тихо сказала я. — Полагаю, нет. Вы дали мне мудрый совет, монсеньор.
Я встала, позволив украшенному драгоценными камнями платью расплыться золотой лужицей у моих ног. Корона врезалась в лоб; мне хотелось удалиться в свои покои, сбросить с себя все атрибуты власти, вдруг показавшиеся столь бессмысленными.
— Прошу вас, передайте людям, что у меня нет желания отказывать им в милости, — сказала я. — Всем, кто преступил закон, я дарую амнистию за их преступления — при условии, что они не нарушат закон снова. Всем, кроме еретиков и убийц, конечно, — добавила я.
— Спасибо, Majestad, — кивнул епископ, а потом, когда я уже повернулась, чтобы уйти, добавил: — Что касается еретиков — вам следует кое о чем задуматься.
Я обернулась:
— Да?
— Евреи, — ответил он, и мне показалось, будто от одного лишь этого слова в комнате стало темнее. — Здесь, в Севилье, ненависть к ним в последнее время возросла. Формально они, конечно, не еретики, поскольку не обращены в нашу веру, но после вашего приезда в их квартале произошло несколько случаев, о которых, думаю, вам следует знать.
Я кивнула, давая знак продолжать, хотя и боялась того, что могу услышать. Мне вспомнился бедняк, у которого украли коз, и я могла лишь представить, о скольких еще таких жутких историях мне не сообщали.
— Семью козопаса из гетто, чье дело вы слушали, недавно выволокли из дому и забили камнями до смерти, — сказал
