отвоевывают мое королевство.
Она сочувственно кивнула. Схватка за Лоху имела особенное значение — именно там Фернандо впервые потерпел сокрушительное поражение от мавров, и теперь город находился в руках презренного червяка Боабдиля как часть его нового союза с Эль-Сагалем. Наше решение отбить город и отправить Боабдиля восвояси в Гранаду могло повлечь за собой серьезные последствия — в случае неудачи Эль-Сагаль с бандами воинов-кочевников получит необходимый повод, чтобы оспорить наши прошлые достижения, устраивая осады и смертоносные атаки на нескольких фронтах.
Я уже собиралась вновь излить Инес все мои тревоги, когда послышался звук бегущих ног, сопровождавшийся громкими голосами придворных. Ко мне мчался гонец в ливрее, а за ним следовала возбужденная толпа. Он упал на одно колено, вручил мне листок пергамента.
Не в силах пошевелиться, даже протянуть руку к бумаге, я смотрела на его склоненную голову. Инес взяла послание вместо меня и, следуя моему едва заметному кивку, сломала печать.
— Что там? — прошептала я, чувствуя на себе взгляд каждого из придворных.
— Лоха пала, Majestad! — сдавленно ответила Инес.
— Я еду в Лоху, и дело с концом.
Советники встретили мое заявление ошеломленным молчанием, за которым последовали встревоженные возгласы:
— Вы не можете, ваше величество! Подумайте о вашей безопасности, о риске. Мавританский убийца, любое происшествие на дороге, ужасные условия в лагере — все это не для знатной дамы, не говоря уже о царствующей королеве.
Я позволила себе улыбнуться:
— Я не могу отвечать за происшествия на дороге или условия в лагере — все это в руках Господа. Что касается убийц — если они представляют такую угрозу, я надену легкие доспехи, изготовленные специально для меня, которые защитят мою царственную особу.
— Доспехи? — хором выдохнули они, будто я сказала, что нацеплю набедренную повязку.
Я едва не закатила глаза, заметив насмешливый взгляд Чакона, который сидел в углу, скрестив руки на мощной груди.
— Хорошо, — согласилась я, — доспехов не будет. Слишком жарко. Только нагрудник и меч, — добавила я, — на случай одного из происшествий, о которых вы так тревожитесь.
Сеньоры не могли скрыть волнение, но я чувствовала, что беспокоятся они не столько за меня, сколько о том, как бы не пришлось меня сопровождать; пожилые вельможи вроде них не желали оказываться в непосредственной близости от фронта, если имелась возможность этого избежать. Они предпочитали отправлять слуг, сыновей, кого угодно, кто мог бы сражаться вместо них. Их трусость вызывала у меня смех. Вся более молодая знать собралась под нашими знаменами; даже сеньоры средних лет, вроде Медина-Сидонии, по колено ходили в крови неверных во имя нашей славы.
— Как вы сами мне напомнили, я ваша царствующая королева, — сказала я. — Если встану рядом с мужем в час его победы, это вдохновит наших людей на новые подвиги. И я намерена отправиться туда не как хрупкая женщина, но как воин, готовый сражаться и умереть за Кастилию, подобно им самим.
Чакон широко улыбнулся, когда я прошла мимо него к двери. Неделю спустя королевский оружейник доставил в мои покои прекрасный нагрудник, изготовленный из закаленного железа и украшенный золотисто-черным сетчатым узором. Изнутри он был выложен красным бархатом на фланелевой подкладке и полностью соответствовал форме моего бюста.
Когда мастер помог мне его надеть и застегнул ремни, мне показалось, будто меня заключили в камень.
— Тяжелый, — сказала я, неуклюже поворачиваясь к зеркалу. — Они всегда такие?
Мастер шагнул ко мне, поправил нагрудник:
— Это самый легкий из всех, что мне когда-либо доводилось делать, Majestad. Доспехи, которые носят наши сеньоры и его величество, почти вдвое тяжелее, поскольку состоят из нескольких частей для защиты всего тела.
— Вдвое?
Я по-новому оценила наших солдат, представив, каково это — взбираться по крутому склону под палящим зноем, таща на себе такую тяжесть. Повернувшись, взяла меч — узкий сверкающий клинок с украшенной рубинами и изумрудами рукояткой в форме короны. Он тоже оказался тяжелее, чем я ожидала. Вернувшись к зеркалу с мечом в руке, я отчетливо вспомнила миг из детства, когда мы с Беатрис смотрели на закат над Авилой и спорили о предназначении слабого пола.
«Кто сказал, будто женщина не может взять меч и крест и отправиться в Гранаду на войну с маврами?»
— Она права, — вслух проговорила я и увидела в зеркале взгляд Инес.
