Когда Уильям Сесил ушел, она сказалась больной и рано легла в постель, чтобы как следует поразмыслить. Она уже устала от всего этого, утомилась от изменчивых чувств, попыток отсрочить брак, интриг и тайн. А теперь выяснилось, что адмирал был вовсе не тем, кем казался.
Пусть, подумала она. Пусть решает Бог — и совет. Теперь она ясно понимала, что может выйти замуж лишь с согласия последнего. Так что пусть адмирал обращается в совет, и тот уже решает ее судьбу. Если они скажут «нет» — она не станет возражать. Столь недавно избежав опасности однажды, она не искала ее вновь.
В середине декабря Кэт приехала в Лондон проследить за тем, как приводят в порядок Сеймур-хаус для Элизабет. Там она обнаружила леди Тирвит, дальнюю родственницу королевы Екатерины. Кэт сразу же не понравилась эта женщина средних лет, с кислой миной, постоянно морщившая нос и державшаяся нестерпимо надменно.
— Кто вы такая? — высокомерно спросила леди Тирвит при виде Кэт.
— Я гувернантка леди Элизабет, — ощерилась та, — и приехала, чтобы подготовить для нее дом.
— Ах да, теперь вспомнила. Что ж, я скоро уеду. Поскольку мой муж при дворе, меня пригласили провести Рождество в Сомерсет-хаусе вместе с герцогиней. — Она пристально сощурила на Кэт голубые глаза. — Вам известно, что говорят про леди Элизабет и адмирала?
Кэт тотчас насторожилась.
— И что же про них говорят? — рявкнула она.
— Что дело идет к свадьбе, — ответила леди Тирвит. — Он оставил среди челяди фрейлин покойной королевы, и люди считают, что это для миледи Элизабет. Многие говорят, что скоро он сделает ей предложение.
— Полный вздор и пустые слухи, — твердо возразила Кэт, однако в душе обрадовалась столь долгожданному подтверждению намерений адмирала. — Она не может выйти замуж без согласия совета.
— Именно так, — кивнула леди Тирвит. — Но ходят разговоры о неких тайных планах… вероятно, это лишь слухи, как вы говорите. Но я подумала, что вам, как ее гувернантке, следует знать и быть начеку.
— Спасибо, — сквозь зубы пробормотала Кэт.
Она испытала колоссальное облегчение, когда через два дня леди Тирвит собрала вещи и уехала, но не прошло и нескольких часов, как прилетело приглашение в Сомерсет-хаус, повергшее ее в смятение. Там, в роскошном зале с резными колоннами и позолоченным потолком, ее сурово ожидала герцогиня Анна, властная и крайне разгневанная.
— До меня дошли крайне тревожные слухи, — повелительно начала она, даже не предложив Кэт сесть. — При дворе и даже в Сити гуляют непристойные сплетни о миледи Элизабет и адмирале.
Кэт похолодела от страха. Кто их распространял? И что важнее — о чем они были?
— Что за сплетни? — спросила она.
— О том, что он вел себя с ней чересчур фамильярно, когда она жила в доме королевы. И будто вы это поощряли…
— Неправда, сударыня! — вознегодовала Кэт.
— Молчать! — прогремела герцогиня. — Я еще не закончила. Мне доложили, что вы поощряли подобную фамильярность, попросту не делая ничего, чтобы этому помешать. Вам есть что возразить?
— Я действительно беспокоилась и пошла к королеве, чтобы попросить ее о помощи, — ответила Кэт. — Но она не восприняла это всерьез, и вам тоже не следует, сударыня, ибо все было совершенно невинно.
«Да простит меня Бог за мою ложь!» — взмолилась она.
— Миссис Эстли, — прошипела герцогиня, — могу вам сказать, что всерьез это восприняли слишком многие. Пошли разговоры среди слуг, и в итоге леди Элизабет, сестра самого короля, стала предметом всеобщих пересудов. Говорят, будто вы оставили ее с адмиралом наедине в спальне.
— Да, была пара случаев, когда он приходил раньше, и я об этом не знала, но, когда я просила его прекратить, он меня не слушал, — оправдывалась Кэт. — Именно тогда я и обратилась к королеве.
Но герцогиня была неумолима:
— Я слышала другое. Меня потрясает, миссис Эстли, насколько вы недостойны заниматься воспитанием королевской дочери! Я решила, что ваше место должна занять другая. А теперь вон с моих глаз.
Кэт повернулась, едва сдерживая слезы от гнева и стыда, и почти выбежала из резиденции герцогини, зная, что эта ужасная женщина, жена лорд-протектора, действительно имела власть лишить ее должности. Ее трясло от несправедливости случившегося и от страха, что герцогиня может исполнить свою угрозу. Она не могла вынести даже мысли, что ее разлучат с Элизабет, которая была
