Но Элизабет это не удавалось. Порой она едва могла дотащиться до постели — настолько она была подавлена и напугана.
«Что со мной будет? — раз за разом спрашивала она себя. — Когда за мной придут?» При каждом стуке в дверь она вздрагивала от ужаса, ожидая, что ее поведут на плаху. В отчаянии она могла думать лишь об одном: каково это, когда поднимаешься по ступеням, опускаешься на колени в солому, тебе завязывают глаза… А после — удар, и холодная сталь врезается в шею. Будет ли больно? Или все закончится, прежде чем она успеет что-либо понять?
Топор постоянно являлся к ней в дневных и ночных кошмарах. Она слышала чудовищные истории о неумелых казнях — во времена правления ее отца на плаху за измену отправили старую леди Солсбери, и неопытный палач буквально изрубил ее. Рассказывали, что иногда били несколько раз, дабы отделить голову от туловища. Она представляла клокочущую в горле кровь и предсмертные муки забиваемого животного.
Но ведь ее мать избежала топора! Отец послал за опытным мечником из Франции, дав Анне умереть более легкой и быстрой смертью. Нужно попросить королеву, чтобы та позволила ей пасть от меча, подумала Элизабет, и мысль об этом более не оставляла ее ни на минуту.
Она исхудала и побледнела, под глазами залегли тени. Кэт и Бланш бросали на нее тревожные взгляды — Элизабет стремительно угасала. Сэр Джон Бриджес, ежедневно интересовавшийся здоровьем Элизабет, тоже заметил ее состояние. Он знал, что она почти не ест, ибо уже много дней отказывалась от его приглашений на ужин.
— Она страдает от недостатка свежего воздуха, — предупредил он констебля. — Боюсь, сэр, что она может тяжело заболеть, если мы не окажем помощи.
Сэр Джон Гейдж нахмурился.
— У меня приказ, — заявил он.
— Да, но вряд ли королева поблагодарит вас, если Элизабет умрет под вашей опекой, — заметил Бриджес.
Гейджу пришлось признать его правоту.
— Что ж, будь по-вашему. Разрешим ей гулять в старых покоях королевы. Можете их отпереть. Но имейте в виду — окна должны оставаться запертыми.
Сэр Джон покачал головой, понимая, что этого мало, но радуясь хоть какому-то результату.
Испытывая головокружение от недосыпа и недоедания, Элизабет смотрела, как лейтенант отпирает дверь в спальне. Как она и предполагала, в тех комнатах обнаружилось пыльное запустение. Воздух был тяжелым и затхлым, она закашлялась.
Неужели здесь жила ее мать? Мрачные комнаты не обновляли десятилетиями. Не было ни фризов, ни свежей покраски, ни позолоченных потолков. На стенах виднелись выцветшие и потрескавшиеся красно-синие изображения древних королей и ангелов, а на столь же потрескавшихся и выцветших напольных плитах — узорные леопарды и лилии. В одном углу валялся сломанный табурет, в другом — стоял потертый сундук, но больше в покоях не было ничего. Окна покрывал слой грязи, бессмысленно было даже пытаться в них заглянуть. Кэт наморщила нос — здесь пахло смертью.
— Мне нужен свежий воздух, а не плесень и гниль, — горько сказала лейтенанту Элизабет. — Здесь почти невозможно дышать. Прошу вас, вернемся назад.
Когда дверь в заброшенные комнаты захлопнулась, Элизабет упала на постель.
— Без свежего воздуха я умру, — всхлипнула она.
— Я сделаю все, что будет в моих силах, — молвил Бриджес.
— Рядом с моим домом есть огороженный сад, — сказал он ей, вернувшись полчаса спустя. — Сэр Джон Гейдж разрешил вам пользоваться им в любое время при условии, что калитка останется запертой и возле нее будет стоять вооруженный стражник.
Его слова несколько воодушевили Элизабет. Вряд ли о ее здоровье и отдыхе стали бы заботиться, желай королева ей смерти.
Сидя в саду и на слабом предвесеннем солнце, Элизабет понимала, что никогда так не ценила простых радостей жизни. Яркие краски ранних цветов, зеленые почки на деревьях, пробивающаяся из-под земли трава… Расцветала новая жизнь, а с ней и надежда.
Над калиткой появилось детское лицо. Стражник, отец семейства, тайно сочувствовавший несчастной принцессе, улыбнулся.
— Ах, это ты, сорванец!
