страницу.
— Позвольте мне, — улыбнулась Мэри, забирая книгу.
Сэр Джон благодарно удалился, хотя изрядно обиделся на критику.
Позже, тем же вечером, Мэри присоединилась к нему и леди Брайан, чтобы выпить вина перед сном.
— Леди Элизабет понравилась история? — спросил сэр Джон.
— Нет, — ответила Мэри. — Она вполне определенно высказалась о том, как сама поступила бы с мужем Гризельды.
— О господи, — печально нахмурился сэр Джон, хорошо знавший свою подопечную. — Надеюсь, ее это хотя бы отвлекло.
— Думаю, да, — кивнула Мэри. — По крайней мере на какое-то время.
Элизабет больше не плакала — в столь юном возрасте горе забывается быстро. Хотя она оставалась подавленной, ее легко удавалось отвлечь и утешить. Слава богу, думала леди Брайан, худшее наверняка позади.
— Я должна тебе кое-что сказать, — призналась Мэри, обмахиваясь носовым платком.
Они сидели в тени цветочного сада, где висел в воздухе густой аромат роз и жимолости.
Элизабет подозрительно взглянула на нее.
— Ничего дурного. На самом деле — хорошая новость. У нас новая мачеха.
— Не хочу мачеху, — надулась Элизабет. — Хочу тебя!
Мэри улыбнулась, тронутая этими словами, и погладила ее по щеке:
— Радуйся, сестренка. Она хорошая женщина. Она была ко мне очень добра и готова стать матерью и для тебя.
Элизабет задумалась.
— Как ее зовут?
— Королева Джейн, — ответила Мэри. — Джейн Сеймур.
Сеймур. Где-то Элизабет уже слышала это имя.
— Королева оказала мне радушный прием при дворе и хочет, чтобы ты тоже нанесла ей визит, — продолжила Мэри и тут же замолчала. Мысль о цене, которую ей пришлось заплатить за возвращение ко двору и прежнюю благосклонность отца, казалась невыносимой.
— Подпишите! — требовал государственный секретарь Кромвель. — Подчинитесь воле отца, ибо это ваш долг. Признайте, что брак вашей матери кровосмесителен и незаконен и что вы были не правы, бросая вызов его величеству. И тогда все сложится хорошо.
Если она поставит свою подпись, к чему ее вынуждали, добра не будет, — это она знала точно. Как она могла струсить и сдаться, когда ее мать оставалась тверда в течение многих лет, перед лицом великих несчастий?
Но Мэри знала также, что, подчинившись, вернет себе любовь отца. Она написала ему, умоляя о встрече, даже обещая пасть ниц к его ногам и просить прощения за все причиненные обиды, но он не ответил. Короля интересовало одно — чтобы она подчинилась его требованиям, скрепив это подписью. Он должен был увидеть собственными глазами ее безоговорочное признание того, что он поступил правильно, отвергнув ее мать.
Она никак не могла заставить себя это сделать. Ей было плохо, ее мучили мигрени и менструальные боли, которыми она страдала много лет, и она уже не могла терпеть.
— Подпишите! — настаивал императорский посол Шапюи, выступавший по поручению своего правителя в защиту покойной королевы Екатерины и ее дочери.
Император [1]приходился племянником Екатерине и двоюродным братом Мэри, и Шапюи заверял Мэри, что руководствуется лишь лучшими побуждениями.
— Подпишите, — повторил он. — Его святейшество папа освободит вас от всякой моральной ответственности, ибо клятва, данная под принуждением, не имеет силы.
И Мэри подписала. Она не только согласилась, что брак ее матери был кровосмесителен и незаконен и, следовательно, сама она — незаконнорожденная, но также признала, что ее отец, король, является верховным главой христианской церкви Англии. Одним росчерком пера она объявила себя бастардом, отказалась признавать авторитет папы и отвергла все то, что она и ее мать считали самым дорогим. И несмотря на предстоящее освобождение от ответственности, она знала, что никогда себе этого не простит.
Элизабет смотрела на сестру, которая ушла в себя, словно позабыв о ее присутствии.
