много, по пальцам сосчитать. Но достаточно, чтобы заполнить целую жизнь.
Наступил вечер. Лукреция, бесшумно проскользнув в кабинет, зажгла свечи и спросила, буду ли я ужинать. Нынче вечером не ожидалось никаких официальных приемов, а потому я велела накрыть стол в моих покоях, но почти не притронулась к еде. Лукреция с беспокойством осведомилась, не нужно ли мне что-нибудь еще.
— Да, — сказала я. — Передай Генриху, что мне надо с ним поговорить.
Вскоре Генрих явился — в просторных алого цвета панталонах и рубахе с распущенными завязками, из-под которой виднелись темные завитки на его скульптурно вылепленной груди. Волосы ниспадали на плечи, словно черная грива, глаза блестели от выпитого за ужином вина, и этим он живо напомнил мне своего деда Франциска.
— Здесь жарко, как в аду, — заявил он. — Найдется у тебя лента?
Я отстегнула с рукава полоску кружев, и Генрих, с беспечным видом направившись к столу, на ходу стянул волосы на затылке. Длинными тонкими пальцами он ухватил ломтик мяса с блюда с остатками жареного фазана.
— Марго просто невыносима. Я пригласил ее сегодня отужинать со мной, а она сообщила, что у нее болит голова. Она что же, держит меня за дурачка? У нее в жизни не бывало головной боли. Просто ей сейчас хочется сидеть в своих покоях и хандрить.
Генрих взял хрустальный графин и налил в кубок вина. Затем выпил, не сводя с меня глаз.
— Итак?
И тогда я спокойно, без малейшего гнева рассказала обо всем, что обнаружила.
— Бог ты мой, какая изощренная интрига, — вздохнул Генрих, когда я умолкла.
Я шевельнулась в кресле.
— Он исполнен решимости уничтожить всех нас, чтобы…
— Натравить на нас еретических демонов, — усмехнулся Генрих. — Что ж, поскольку Карл не пришел на нынешнюю встречу, надо полагать, Колиньи это послужило предостережением.
— Пока да, однако этого недостаточно. Он изыщет другой способ. Как всегда.
Я расстегнула плоеный воротник и отшвырнула прочь. Генрих прав: в кабинете ужасная духота. Мне хотелось распахнуть окно, однако мои покои располагались на втором этаже, как раз над садами, и я опасалась, как бы нас не подслушал кто-нибудь из придворных: они часто укрывались в темноте, дабы плести интриги или предаваться плотским утехам.
— Ты могла бы убить его, — сказал Генрих, и я бросила на него пронизывающий взгляд. Он снова взялся за графин. — Есть один способ. Никто и не заподозрит, что ты приложила к этому руку.
— Что за способ? — тихо спросила я.
— Гиз. Он винит Колиньи в убийстве своего отца. Подвернись ему случай, он бы искупался в его крови. Разумеется, ему надобно подсказать, как действовать. Мы же не хотим, чтобы он заколол Колиньи на глазах у всего двора.
— И ты мог бы…
— Уговорить Гиза? — Генрих провел пальцем по краю кубка. — Безусловно. У нас с ним имеются разногласия, но, когда речь заходит о Колиньи, мы прекрасно понимаем друг друга.
Я обвела взглядом комнату. Каждая вещь тут была мне знакома и близка, но дороже всего я ценила развешанные по стенам портреты моих детей. Взгляд мой остановился на картине, изображавшей Елизавету. Сходство было передано так точно, что казалось, сама Елизавета, живая, глядит на меня со стены. Нечто зловещее, некая ужасная сила всколыхнулась в глубине моего сознания.
«Пока живы он и подобные ему, мир в стране невозможен…»
— Что ты предлагаешь? — спросила я и поразилась тому, как легко приняла мысль об убийстве.
А еще меня поразило чувство облегчения: будто с плеч спало тяжкое бремя, о котором я раньше и не подозревала.
— Все должно быть проделано тайно, так что Гизу понадобится выбрать время и место. У Колиньи, полагаю, имеется некий распорядок дня?
— Не знаю. — Я прикусила губу. — Бираго может это выяснить, однако нельзя допустить, чтобы неизбежный шум поднялся до того, как состоится свадьба. Вот после свадьбы… — Я задумалась. — Что, если я вызову Колиньи к себе?
— Ты думаешь, он придет? — Генрих изогнул бровь.
— Придет.
Мысленно я уже видела перед собой Колиньи — в черном камзоле, непреклонного, как всегда. Я вдруг осознала, что хочу встретиться с ним лицом к лицу. Хочу услышать, как он говорит правду, хотя бы раз в жизни.
— Колиньи подозревает, что я убила Жанну, и опасается за жизнь наваррца. Лишившись поддержки Карла, он неизбежно испугается потери влияния. Да, я думаю, что он со мной встретится. У него попросту не будет выбора.
