кровати, а они падают с потолка на лицо, спящим залазят в
нос и в рот — это отвратительно. Мой приятель Ульрих
стучит на кухне кастрюлями, в нем вдруг проснулось кули-
нарное творчество, он пытается что-то сам приготовить.
Судя по тому, что кастрюли и сковороды у него то и дело
падают на грязный пол, в поварском искусстве он полный
болван, и цивилизованный ужин думается нам не грозит,
уговариваем его оставить эту идею. Парни наблюдают за
ним и хохочут, это хорошая разрядка после боя, с тревогой
думаем о завтрашнем дне, делимся своими впечатлениями.
Отто Майер пишет письмо своей девушке в Ганновер, на-
верное он счастливее, чем я, у меня никого нет, дневник я
веду для себя. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей до бле-
ска чищу карабин, вот уже во второй раз протер от пыли
каждый патрон, проверил пистолет и гранаты, протер линзы
своего цейсовского бинокля. Не знаю как остальные, я к
бою готов.
Вспомнил как хоронили девять погибших бойцов, одного
парня взрывом снаряда разорвало на куски, в могилу
опустили части тела на брезенте: печальная картина. Когда
у одного раненного спросили, как он себя чувствует, он от-
ветил: «Не так больно от ран, как больно терять друзей, кто
шел в бой с тобой рядом и вот его уже нет», ответ достой-
ный настоящего солдата. Погибших русских закопали
пленные в снарядных воронках, около семидесяти трупов, у
