B. ПОЗНЕР: В женщине?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Заботу.
B. ПОЗНЕР: Есть ли у тебя любимое слово?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Жить.
B. ПОЗНЕР: А нелюбимое?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Умереть.
B. ПОЗНЕР: Что ты считаешь своим главным недостатком?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Их так много.
B. ПОЗНЕР: Это тоже ответ. Где бы ты хотел жить?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Там, где меня любят.
B. ПОЗНЕР: А где бы ты хотел умереть?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Неважно где, важно, кто вокруг.
B. ПОЗНЕР: О чем ты больше всего сожалеешь?
A. КОНЧАЛОВСКИЙ: Ни о чем.
B. ПОЗНЕР: Если бы дьявол предложил тебе бессмертие без условий, ты принял бы?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ: Безусловно.
В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед Богом, что ты ему скажешь?
А. КОНЧАЛОВСКИЙ: «Я не знал, что вы есть».
16 марта 2009 года
* * * Разговаривать с Андроном Кончаловским — одно удовольствие. Главное в нем — обаяние ума.
Интервью — это не беседа, тем более не дебаты. Мое дело задавать вопросы, а не спорить. А иногда очень хочется. Особенно с Андроном. И не потому, что я не согласен с ним (хотя часто это так), а потому, что он умен. Ну, какой интерес спорить с глупым человеком, с человеком недалеким, с человеком, у которого кругозор узок, как у тележного битюга (а такие гости у меня, увы, были)? Если бы жанр позволял, я о многом поспорил бы с Андроном. Например, я считаю, что публика стала меньше ходить на авторское кино не потому, что когда-то в кино ходили люди читающие, а ныне ходят нечитающие, а потому, что изменилось само кино, оно практически перестало быть искусством и превратилось в бизнес. Главное мерило успеха теперь — деньги. Я понимаю, что кино всегда являлось индустрией, что кассовый «хит» или провал во все времена имели значение, но в какой-то момент это оказалось определяющим. Стало понятно: если человеку предложить выбор между товаром, который требует от него соучастия, размышления и переживания, и товаром, не менее талантливо и профессионально сделанным, но не требующим от него ничего, то он выберет второе. Сказанное, кстати, относится не только к кино, но и к телевидению. Главным в кино стал не режиссер, а продюсер.
Когда Андрон говорит, что в советское время людей в Союзе кинематографистов объединяло отсутствие у всех у них каких-либо прав, а сегодня Союз раздираем, потому что у одних есть финансы, а у других нет, это перекликается с тем, что было сказано выше.
«Русский человек вообще нетерпим, я считаю», — утверждает Андрон Сергеевич. Ладно. А сам он русский человек? Полагаю, что да. А сам он терпим? Не спросил я его об этом, а жаль, потому что, сдается мне, он ответил бы «да», однако при этом не преминул бы указать на то, что он хоть и русский, но «другой». Вообще, не устаю удивляться количеству, в частности, моих знакомых, которые относят себя к «другим русским». Как это им удалось родиться «другими»?
Интереснейшая мысль: в кино важно не только то, что ты показываешь, но и то, что не показываешь. Правда, мысль эта принадлежит не Андрону, а французскому кинорежиссеру Роберу Брессону, но ценности своей она от этого не теряет. И замечательна ссылка Андрона на фильм Копполы «Разговор», где зритель видит не страшное убийство, а лишь брызги крови на стене.
«Дом — там, где любят». Как сказали бы в Америке: «хорошая попытка, но сигары не получишь». На самом деле дом — это гораздо больше, чем место, где тебя любят. Дом — это твой язык, твои интонации, то, как ходят, жестикулируют, улыбаются, это твоя музыка, это множество мелочей. Это значит чувствовать себя «своим». А если жизнь сложилась так, что нет такого места, тогда и говоришь: дом — там, где любят… или еще что-нибудь.
При Петре I возник комплекс неполноценности русских перед Западом. Любопытно. Петр — это тот человек, который превратил дремучую, отсталую Московию в Российскую империю, тот человек, который создал русский флот, регулярную армию, да что говорить — превратил страну в великую европейскую державу. Преодолевая при этом тяжелое, упорное сопротивление всего того, что
