– Я умею многое, – не согласился Красный Лис, и вертикальные морщины на его лбу разгладились. – Например, поучить тебя не поучать старших. Но это потом, когда ты поправишься.
– Я испуган! – Медвежонок ухмыльнулся еще шире. – Смотри, как бы в испуге я случайно на тебя не наступил, Лисенок…
Солнце садилось…
– Раздвинь-ка ножки еще разок! – громко потребовал Лейф. – Сегодня я три раза изливал в тебя свое семя, а теперь сделаю это в четвертый!
Он говорил очень громко. Чтобы все, кто отделены от них тонкой стенкой из парусины, слышали и завидовали.
Он чувствовал себя воином-победителем и не собирался это скрывать.
– Я волью в тебя доброе семя, – бормотал он, навалившись на Гудрун, – от доброго семени родится добрый сын… Я назову его… Сигурд… Да… Сигурд…
Гудрун не открывала глаз. И больше не пыталась представить, что она – с Ульфом. Хотя ей все равно не верилось, что муж… настоящий муж… мертв.
«Что бы ты сказал, норег, если бы увидел ребенка, которого я рожу? Ребенка с волосами черными, как у его отца? – думала Гудрун. – Что бы ты сказал насчет доброго семени? Но ты не увидишь. Ведь ты не доживешь до его рождения. Не должен дожить…»
– Моя сестра, – сказал Свартхёвди, – она моей крови. – Жаль, что мать не научила ее колдовству, но и без колдовства я бы не позавидовал тому, кто возьмет ее силой. Я сам учил ее управляться ножом, и у нее неплохо получалось. Надеюсь, у нее хватило ума не резать подряд всех, кто потащит ее на ложе. Потому что я не хочу, чтобы с ней обошлись дурно.
– По-твоему, изнасиловать женщину – это хороший поступок? – желчно поинтересовался я.
– От женщины не убудет, если мужчина разок-другой поработает своей ступкой. Лучше таким копьем, чем железным. А плод потом можно и вытравить, так что не горюй! – Свартхёвди хлопнул меня по спине. – Поверь, когда мы изловим Весельчака, отрежем ему детородный орган, поджарим и заставим его сожрать, Весельчаку будет не до веселья. Придет наша очередь посмеяться! – Медвежонок ухмыльнулся и изобразил, как он осуществляет описанную выше операцию. В подробностях. Ирландские хольды, расположившиеся рядом с нами, захохотали и принялись подкидывать идеи: как именно можно приготовить данное блюдо. Идеи были одна другой отвратительней.
– А можно его просто убить? – поинтересовался я.
– Просто? Ха-ха-ха! Убить такого, как Лейф Весельчак, очень даже непросто! – заявил Медвежонок. – Нам с тобой придется как следует потрудиться, пока он сдохнет! Ха-ха-ха!
Отличная шутка. Как раз в духе викингов. Но я – неправильный викинг, потому что мне не смешно, а больно.
Ночью, когда ушла луна, Гудрун тихонько выбралась из-под парусины.
Человек, посаженный у кормила, свесил голову на грудь. Его лицо было скрыто капюшоном, так что заметить Гудрун он никак не мог.
Женщина криво усмехнулась. Когда Северный Змей принадлежал Ульфу и ее брату, такое было невозможно: чтобы оставленный бдить – заснул. Но из Эйнара – никудышный хёвдинг. Мало родиться сыном ярла, чтобы подчинить себе людей.
Хотя сконцы теперь, благодаря Лейфу, – другого мнения. Они все неплохо нажились на том, что награбили в ее поместье. И пленников взятых продали выгодно, так что теперь у каждого в кошеле было никак не меньше пяти марок серебром. Все они чувствовали себя могучими воинами.
Гудрун видела, как новоиспеченные викинги из Сконе разглядывают встречные корабли. У каждого на уме: нельзя ли поживиться?
Но каждый понимает: здешние воды – неподходящее место для разбоя. Слишком людно. Особенно в это время, осенью. Понимают, но глаза горят алчностью.
Гудрун нашарила под скамьей бурдюк с пресной водой и подмылась. Трудно женщине на корабле. Хорошо хоть она здесь – не единственная. Когда сконцы продавали пленников, то женщин-англичанок они продавать не стали. По совету Лейфа. И теперь у них есть женщины для плотской потехи. Они бы наверняка продали англичанок, если бы знали, что те – мастерицы-ткачихи. Но об этом знали только Гудрун, Лейф и сами рабыни. Лейф знал, но не хотел, чтобы Гудрун была единственной женщиной на драккаре. Гудрун промолчала потому, что не хотела, чтобы сконцы нажились, а Бетти, единственная из англичанок, говорившая на языке севера, смолчала, потому что так решила Гудрун. Впрочем, Бетти и слушать бы не стали: рабыня открывает рот, только когда ей велят.
В общем, сконцы так и не узнали, что потеряли добрых два десятка марок серебром… Из которых Лейфу причиталось бы никак не меньше трех плавленых эйриров[12], но он предпочел безопасность.
