Гостимир действительно пел "под Высоцкого" — в сто раз лучше, чем все, кого из подражателей слышал Олег на Земле. Он придал своему звонкому мальчишескому голосу хрипотцу и странно акцентировал отдельные звуки: "обр-р-рыва, пр-ропастью, кр-раю, па-а са-ама-аму, ч-то-та, па-а-амедлен-н-нее, й-а, ма- га-новенье…" Получалось красиво и бесшабашно-привлекательно, слова завораживали…
…Кончилась песня. Молча, притихшие, расходились спать ребята. Сделав необходимые дела, Олег отыскивал место, куда можно прилечь — и почти случайно заметил на фоне ненастного неба стоящего горца. Солнце на миг пробило тучи, силуэт сделался черным, и Олег не смог понять, кто это. Кто смотрит через горы на восток, в сторону Вересковой?
Олег поднялся к стоящему. Он не собирался окликать или беспокоить парня, но узнал Богдана, и коснулся его плеча:
— Ты что?..
Мальчишка, быстро повернулся. В его глазах поблескивали так и не пролившиеся слезы.
— Ну? — неохотно спросил он.
— Ветер… простынешь, — глупо ответил Олег. Богдан повел плечами и снова повернулся туда, где за пеленой непогоды скрывались вечно буранные вершины гор. — Куда ты смотришь? — спросил Олег. Богдан наклонил голову и сказал глухо:
— Дом там. Дом. И мама.
Почему Йерикка проснулся — он сам не мог толком понять. Сперва ему показалось, что зачем-то встал Олег, ну и разбудил его. Но землянин спал на спине, дыша открытым ртом — вырывались облачка пара.
Йерикка чуть приподнялся на локте, вглядываясь и вслушиваясь. Все было как обычно. Сеялся мелкий дождик, оседал на плащах, лицах, волосах. Пахло мокрыми кожей, шерстью, железом и потом. Кто-то тихо застонал. Кто-то отчетливо сказал: "Не стану, не хочу." Йерикка буркнул себе под нос ругательство и уже собирался вновь улечься, когда увидел мелькнувшие у выхода из ложбинки фигуры. Раз… два… Он напрягся, во рту стало сухо, ладонь легла на пулемет. Ну, где же вы?.. Думаете, подловили?.. Он приготовился толкнуть Олега…
…но не сделал этого. Потому что больше никто не появился. А еще через секунду Йерикка понял, что фигуры эти не приближались к лагерю, а удалялись от него.
— Интересно, — одними губами сказал Йерикка, поднимаясь и доставая свой «парабеллум». "А где же Рван, где часовой?" — подумал он, уже перешагивая через спящих и подбираясь к тому месту, где дежурил Рван. Его не было.
Йерикка нагнулся. Кое-где на мокрых мхах отпечатались следы — двух пар кутов. Рван и еще кто-то из ребят покинули лагерь. Зачем?
Но об этом Йерикка думал, труся по следам. Он разозлился. Как Рван посмел бросить спящих товарищей — легкую добычу для врага?! Он что, выжил внезапно из ума?!
Беглецы спешили — Йерикка увидел их минут через десять. Да и то — до них оставалось саженей сто, двое карабкались по осыпи. За спинами у них висели крошна, и Йерикка все понял, а заодно узнал второго — это был Хмур. И плюнул. Не от злости, не от презрения, а с досады и жалости. И, повернув налево, пустился уже не рысцой, а прыжками, безошибочно прыгая по мокрым камням…
…Расчет оказался верным. Он добежал до верха осыпи за секунду до того, как Хмур, появившийся на краю, помог влезть Рвану. Йерикка, стоя возле сосны с полуобнаженными узловатыми корнями, не двигался… но мальчишки обостренными на войне чувствами ощутили присутствие человека. Рван, еще не влезший, плюхнулся за край осыпи, выставив автомат. Хмур откатился в сторону и встал на колено, направив в грудь Йерикке "наган":
— А подходи часом, сука…
И осекся. Лица обоих мальчишек выразили сначала облегчение, потом — недоумение, наконец — стали угрюмыми. Оба поднялись на ноги. Рван забросил автомат за спину, Хмур убрал револьвер.
— Куда собрались? — жестко спросил Йерикка, не двигаясь с места.
Рван смотрел себе под ноги. Хмур вскинул голову и хрипло сказал:
— Уйди с дороги, Йерикка.
— Ну уж нет. Если вы мозги заспали, то я их вам прочищу. Марш назад! Я, так и быть, промолчу обо всем. В том числе, что ты, Рван, ушел со стражи и всех подставил врагу!
Рван продолжал молчать. Но Хмур оказал, не сводя глаз с Йерикки — и взгляд этот рыжему горцу ОЧЕНЬ не понравился:
— Дай пути, Йерикка.
Глаза у Хмура были сумасшедшие. Иначе не скажешь. Ясно, что он сейчас вполне может выстрелить в Йерикку, если тот не отойдет в сторону. Но Йерикка не собирался отходить. Иначе ребята сделают то, после чего им останется только зарезаться…
— Ну, сдвинь меня, — почти добродушно предложил Йерикка. Глаза Хмура сверкнули, он оскалился, пригибаясь:
— Йой, уйди, Йерикка.
— Костер у вас за спиной, — напомнил тот. Рван вскинул голову и сказал ясно и четко, хотя губы у него дрожали:
— Мы домой пойдем. Устали мы. Напрочь устали. Пусти нас, Йерикка.
— Устали — идите отдыхать, — предложил Йерикка, — а я до утра постою.
— Мы домой пойдем, — покачал головой Рван.
"Да, словами тут… — Йерикка мысленно подобрался. Он понял, что ребята не просто устали, — у них усталость не та, что лечится сном. Они «уперлись»: "Хочу домой, а там хоть трава не расти!" И никакие доводы не помогут, потому что в таком состоянии человек глохнет, слепнет и теряет способность ориентироваться в жизненных реалиях, превращаясь в маленького, плохо воспитанного мальчика, ревущего: "Хочу-у-у то си-нень-кое-е-е!!!" — и тычущего в Невзгляд. Лучше всего таких детишек вовремя сечь… но у детишек нет автоматов. Плюс к этому — Йерикка понимал, что дело тут не в капризе, нет. Он смотрел в лица ребят и видел все, читал, как по раскрытой книге тоску, усталость, боль, отупение и равнодушие. Просто накопилась критическая масса — и грозила началом неуправляемого распада. Взрывом.
— Не пущу, — твердо и спокойно сказал Йерикка. — Что дальше?
— Дай пути, — сказал Хмур. И Йерикка увидел, что у него в руке — снова наган. И теперь Хмур целился уже не в данвана. а в своего. А еще точнее — в препятствие, мешавшее пройти к цели.
Убирать же такие препятствия горцы умели хорошо.
— Стреляй, — предложил Йерикка по-прежнему спокойно. "Три сажени."
— Стреляй, — повторил он, делая шаг. И еще шаг. — Ну? Я все равно вас не пущу никуда, стреляй.
Шаг. Еще шаг.
