В тот момент ему не было нужно больше ничего.
— Уважаемые пассажиры. Наш поезд въезжает на территорию протектората. Просим приготовить необходимые документы.
Сопровождающий Олега со спокойным лицом полез в барсетку, одновременно глазами показал Олегу: "Сиди спокойно!" Мальчишка кивнул и вновь уставился за окно, за которым поплыл, крытый перрон, залитый электрическим светом
Временами ему казалось, что он УЖЕ вернулся домой. И это сходство наводило на грустные мысли.
Олег закрыл глаза. Лучше думать о недавнем прошлом…
…Бранка не поехала его провожать на Сохатый. Она хотела, но Олег
остановил ее на пороге, сказав:
— Не забудь привезти оружие. Главное — меч и наган. Хорошо? До скорого.
От этих просто и спокойно сказанных слов не находившая себе до того неделю места Бранка как-то сразу успокоилась. Может быть, окончательно поняла, что они — ВМЕСТЕ. Ну а что впереди два с лишним месяца разлуки — так разве не были они в разлуке и больше, и в какой: где грозили Олегу ежечасная гибель. Конечно, юг — не вир-рай, но люди ездят и туда, и оттуда и живут там…
Олегу нелегко дались те спокойные слова — будто и впрямь уезжал в обычную отлучку. Но он видел, как сразу легче стало Бранке. И не хотел для нее лишних мук. Правда ведь — скоро увидятся. Он даже не оглянулся, когда шел к коню и выезжал со двора.
Сейчас — жалел об этом. Неприятное предчувствие его беспокоило — из тех предчувствий, которым он научился доверять еще до того, как раскрылся его Голос Крови.
На Сохатый они ехали втроем — он, Йерикка и Богдан. На юге уже наступала весна, а тут, в горах, еще царствовала Морана. Кони рысили по узкому, но натоптанному тракту. Места хватало как раз чтобы ехать втроем колено в колено. Мальчишки молчали, хотя каждый понимал — вот еще конский шаг — и меньше времени остается… а вот еще и еще… Олег мучился: надо было говорить, а он не знал — что, и мелькнула поганая мысль — лучше бы он не находил Дорогу, тогда можно было бы утешать себя мыслью, что вернёшься когда-нибудь, и не прощаться, а говорить "до свиданья". Для прощаний навечно люди не выдумали слов, потому что не любят их и не верят, что такое прощанье хоть раз выпадает в жизни каждому.
— Богдан, — оказал Олег на рыси, — возьми себе мой камас. У меня дома есть дедов, а этот пусть будет тебе.
— Хорошо, — сипло ответил младший мальчишка и хлюпнул, но тут же пояснил: — В лицо бьет…
— А тебе я снова ничего не подарил, — повернулся Олег к Йерикке. — и на свадьбе твоей не гулять мне…
— Угу, — отозвался Йерикка и ожег коня зажатой в руке крагой.
Потом впереди за прогалиной — внизу — замаячили на светлом снегу сани и фигуры двух человек. Один из них поднял руку, Йерикка, осадив коня, ответил тем же и соскочил на твердый наст обочины.
— Давайте прощаться.
Богдан подошел первым. Облапил Олега, поцеловал в щеку и, сняв ушанку, отошел в сторону, уже открыто всхлипывая.
Йерикка остановился напротив. Давай не будем ничего говорить, услышал Олег и наклонил голову. Они обнялись тоже, и Олег пошел к саням. Не выдержал — оглянулся.
Йерикка стоял с поднятой рукой. Богдан — отвернувшись, в руке — поводья всех трёх коней…
… - Под утро будем в Хариане.
Олег нехотя оторвал взгляд от окна. Его проводник смотрел внимательно и понимающе — молодой мужчина, встретивший его на Сохатом и оттуда умело и добросовестно, как ценный груз, доставивший сперва, через линию хротов, на первую станцию в Трёх Дубах, а оттуда — уже сюда, в протекторат, на "вполне цивилизованную территорию". Но проводник был чужим. Все равно чужим.
— Я пойду пройдусь, — Олег поднялся. Проводник кивнул:
— Только недолго.
Вагон-монорельс мог показаться Олегу роскошным, но проводник объяснил, что это самое обычное средство передвижения… если есть деньги. И вообще — не ощущалось, что находишься на территории тоталитарного государства. Он бы и не поверил, скажи ему кто-нибудь, что в тех же Трех Дубах есть ничем не закамуфлированный, самый настоящий рынок рабов, и что данваны практикуют там казни на кольях…
За окном тронувшегося и набиравшего ход монорельса вдруг мелькнули развалины — свежие, закопченные, высвеченные прожекторами. "Вот тут были бои, — тихо сказал кто-то из стоявших, как и Олег, в коридоре. Тихо сказал, человек обычный не услышал бы, но Олег услышал, — два месяца они держались… — Молчи, — ответил женский голос, — мальчишка слушает, по-моему…"
Следы восстания. Олег прижался лбом к стеклу. Они праздновали победу, не вспоминая о тех, кто так помог им тогда — и для кого никакой победы не могло быть. Наверное, и его молчаливый спутник участвовал в восстании…
Теперь, когда уйдут горцы — символ славянской свободы — данваны добьют Сопротивление. Это только вопрос времени…
…В зеркале на двери Олег увидел себя. Джинсы остались прежними — тут носили такие, и Олеговы с честью вынесли все передряги. На белый свитер с толстым воротом-бубликом надета оранжевая тонкая куртка-ветровка с капюшоном и какой-то мультипликационной рожей слева, на груди. Короткие сапоги на липучках-захлестах, с искусственным мехом. Так вполне можно было показаться и здесь, и на улицах Тамбова. Разве что там в марте так будет холодновато. Из карманов ветровки — тоже по здешней моде — торчали перчатки-краги. Постригся Олег коротко — и почти с удовольствием, длинные волосы ему не очень нравились.
— Едем, — сказал Олег своему зеркальному двойнику и, украдкой оглядевшись, заставил дверь отъехать в сторону.
Первое, что Олег увидел в Хариане — огромную дыру в здании вокзала, какую оставляет бронебойный снаряд, выпущенный с близкого расстояния. Дыру заделывали рабочие в спецовках.
Вокзал и его окружение неприятно поразили мальчишку все тем же узнаванием. Шум, беготня, патрули "охраны правопорядка" с оружием в руках и не испорченными интеллектом физиономиями, какие-то личности в лохмотьях, кучкующиеся в темных углах, шумные компании молодежи, излишне громко и вызывающе заявляющие о себе; перед зданием — площадь, забитая транспортом (Олег узнал «шевроле», "саабы"!), поодаль, у ярко освещенных витрин — одиночками и группками прохаживаются или стоят вызывающе одетые обоеполые "ночные бабочки" и «мотыльки», из которых старшие годились Олегу в бабушки и дедушки, а младшие — в младшие же сестры и братья. На три стороны от вокзала тянулись людные, несмотря на раннее утро многоцветно освещенные улицы. В этой режущей глаз многоцветности не было ничего от врезавшегося в память сияния радуг — кислотные цвета вызывающе кричали в глаза, бежали, сменяли друг друга, смешивались, рождая противоестественные, болезненные какие-то сочетания. Олег поднял голову. Звезд не было. И даже неистребимое Око Ночи расцвечивали воздушные рекламы — лазерные и пиротехнические.
"Неужели я все это уже видел — и не замечал?" — подумал Олег, накидывая капюшон. Холодно не было, но дул сырой ветер с неприятным запахом каких-то то ли фруктов, то ли ароматизаторов воздуха…
— Поедем на машине? — спросил Олег. Его проводник покачал головой:
— Тут близко, а машины легко отслеживаются со спутников.
— А где данваны?
— Вон там, — проводник указал на ранее не бросавшуюся в глаза Крепость. Она висела в небе над далекими окраинами, кажущаяся даже отсюда огромной и грозной. Конечно, она не висела — Олег различил скалу, судя по всему — искусственную, на которой Крепость и возвели. — Сюда они редко спускаются… Идем, идем. Если все будет нормально — еще до рассвета будешь дома.
