Удар был очень сильным и неожиданным. Богдан отлетел к выходу и не упал только потому, что один из часовых ударил его прикладом в спину — Богдана бросило вперед, он рухнул ничком. Сел. Слизнул кровь, двумя струйками текшую из носа. Встал и выпрямился.
— Сколько чет выслало ваше сучье племя?! — прошипел офицер. — Говори, дикарь!
— То я не отвечу, — твердо сказал Богдан.
— Отвечай!
— Я на те вопросы отвечать не стану, — Богдан хлюпнул разбитым носом.
— Ваше племя имеет прикрытие с востока?!
— То я не отвечу.
— Послушай, — лениво сказал белокурый офицер, — ну что ты дурака валяешь? Тебе еще и четырнадцати нет. Отбарабань, что спрашивают, и поедешь в школу. Или ты боишься, что тебя расстреляют? Мальчишки твоего возраста вообще не имеют права умствовать в боевых действиях на любой стороне.
— А хобайны? — Богдан снова хлюпнул. Офицер засмеялся:
— Дети-хобайны?!Это же сказка времен восстания!
Богдан зажмурился. И вспомнил Славко, который, сгорая на костре, пел боевую песнь Рысей.
Он открыл глаза, и без страха взглянул на офицеров:
— Переветчики вы, перескоки, — презрительно сказал он. — А у нас коли беда у ворот — каждый мужчина клинок берет. Вот и весь вам сказ на ваш спрос.
— Значит, ты — взрослый мужчина и воин? — подался вперед лисолицый. — Ну что же
— тогда тебе не на что будет жаловаться…
…- Ты не похож на горца.
— Я горожанин, — коротко ответил Олег, гладя поверх голов допрашивавших.
— Откуда?
— Из Харианы, — вспомнил Олег одну из надписей на дедовом приёмнике. А вспомнив — испытал стремительный, похожий на падение в пропасть, ужас от того, как быстро и страшно для него все закончилось.
— Имя?
— Олег М… икичев.
— Возраст?
— Мне пятнадцать.
— Господи, — покачал головой сухощавый офицер.
— Меня интересует, — заставил себя Олег держать тон, не скатываясь на скулеж, — что случилось с моим младшим товарищем. С Богданом.
— У него свадьба, — ответил офицер, ведший допрос. Седой уставился в стол. — Он сейчас гуляет. Хочешь посмотреть?
— Если с ним… — начал Олег, но офицер крикнул:
— Советую отвечать на вопросы, а не ставить условия? Наши хангары — дикари похуже ваших друзей, они еще не все отказались от человеческого мяса! Кроме того, они часто путают пол своих пленных!
— Перестаньте, — досадливо оборвал седой.
— Где, Богдан?! — Олег не слышал угроз.
Когда в палатку волоком втащили окровавленного, с бессильно мотавшейся головой горца, Олег смотрел на него одну секунду. Ровно. Потом, молча и молниеносно развернувшись, достал допрашивавшего его офицера панчем с правой в челюсть.
Низкие серые тучи, тянувшиеся под ударами холодного ветра с севера на юго-запад, к Ан-Марья, распарывали толстые, грязные брюха о верхушки столетних сосен, рвались на длинные лоскуты, проливавшие ледяной дождь. Земля, казалось, кипит — жидкое месиво, в которое она превратилась, вспузыривалось под ударами жестких ливневых струй. Дождь хлестал почти сутки… а до этого почти сутки лепил мокрый снег, и все кругом промокло, раскисло и подернулось мутной вуалью из дождевой пелены.
Лагерь у южных отрогов Дружинных Шлемов был тих. Хангары, сидя в палатках, покуривали дурь из маленьких трубочек да тянули заунывные песни под аккомпанемент похожих на балалайки кумр. Славяне просто отсыпались
Полевые орудия, уныло поднявшие зачехленные хоботы стволов к небу, сгрудились в углу лагеря. Часовой в черном от воды плаще медленно месил остроносыми сапогами грязь. Его похожее на глиняную маску лицо под капюшоном было исполнено сонного равнодушия. На плоском штыке, задранном в небо, поблескивали капли.
Около колес крайнего орудия, ушедших в грязь до ступиц, застыли в чудовищно неудобных позах раздетые догола мальчишки. Они полусидели на корточках — полустояли на коленях. И, если всмотреться, становилось ясно, что поменять положение им мешают тонкие стальные тросы. Встать в рост не давал один, пропущенный в колесо и стягивавший за спинами руки пленных. А сесть или хотя бы встать на колени препятствовал другой — петлями охватывая шеи, он проходил над стволом. Садистский интерес заключался в том, кто раньше ослабеет и, упав, удавит товарища. В полной мере наслаждаться происходящим мешала погодя.
Дождь стекал по телам мальчишек, пего-синим от кровоподтеков и грязи. Но они даже и не дрожали больше, замерзшие до такой степени, когда ни холод, ни ветер уже не воспринимаются.
Богдан был почти без сознания. Приоткрытые посиневшие губы чудовищно распухли. Распухшими были и ступни мальчишки — грязь вокруг них мешалась с кровью, выступившей из-под ногтей — его били по ногам шомполами. Олег, сохранивший больше сил, нет-нет, да и вытягивался, как мог, вверх, давая Богдану на минуту-полторы встать на колени полностью. Потом трос тянулся — и Богдан совершенно безропотно приподнимался, двигаясь, как во сне
Богдан мотнул головой — даже не мотнул, перекатил ее сплеча на плечо, со свистом втягивая воздух.
— Эй, — позвал Олег, чуть повернув голову. Богдан не отозвался, Олег повторил: — Эй!
— А-а-а?.. — послышался вздох.
— Ты главное глаза не закрывай, слышишь? — обеспокоенно приказал Олег. — Ну, слышишь?! И не молчи ты, говори со мной, усек?! Говори!
Говорить Богдану не хотелось. Ему хотелось спать, потому что во сне не было тупой боли в ногах. Умом мальчишка понимал, что это желание и есть смерть, но тело почти не повиновалось. Во сне было тепло и тихо…
— Не смей спать, Богдан! — тормошил его Олег. — Шесть умножить на двадцать пять
— сколько?!
— Не вяжись… — осветил Богдан. — Я малое время посплю, мне надо… а ты вяжешься, чтоб тебя…
— Так, ругайся на меня! Ну, еще!
Но Богдан еще что-то пробормотал и умолк. Олег звал, дергал трос, ругался, но Богдан больше не отзывался, и Олег понял — все. Петля начала давить шею — Богдан все дальше и дальше уходил "за край", как здесь говорили, а с ним уходил и он, Олег.
Олег взглянул в тоскливое серое небо и закрыл глаза…
…Часовой подошел к пушке, возле которой были привязаны мальчишки. Глаза обоих были закрыты, они еще дышали, но уже совсем слабо. Спустив штаны, хангар помочился в лицо младшему. Потом присел и погладил его по бедру — оно было холодное и мокрое, как у забытого на дожде трупа, но часовой все равно ощутил сильное желание…
…Каменная россыпь на склоне холма была так же мокра, как и все вокруг. И пришлось бы очень долго вглядываться, чтобы понять — многие из валунов вовсе не валуны, а лежащие совершенно неподвижно люди в плащах.
— Часовой около них один, — сказал Йерикка. Гоймир чуть наклонил голову: с бровей и ресниц упали
