снайпере, который сейчас лежит за камнем или сидит на дереве и ждет. Просто первого попавшегося на глаза.
А психолог что-то все нес и нес о великом будущем, о совместном процветании всех народов континента под справедливым, мудрым к разумным правлением данванов, о том, как вражеские полчища (от еще, где же он их увидал — "полчища"?!) скоро поймут бесперспективность борьбы… и было все это так же бесполезно и тошно, как прокисшая овсяная каша. Поэтому Чубатов прервал его на полуслове:
— А войну эту мы проиграем.
Психолог подавился оставшейся половинкой слова, выпучил глаза, будто перед ним возникла алкогольная галлюцинация. А Чубатов повторил даже с каким-то удовольствием:
— Проиграем.
— Ты… ты… чего? — глаза крысеныша забегали, Чубатов следил за ним со злорадством. — Ты чего… ты меня… проверяешь, что ли?!
— Да ты не зыркай по сторонам, данванов тут нет… Я тебе говорю, что думаю, ты так и прими… — Чубатов хотел добавить "и передай", но удержался.
— Да как же мы можем её проиграть? — психолог медленно приходил в себя.
— Ты лучше мне скажи, как мы ее можем выиграть? — прямо спросил Чубатов. — За счет чего мы ее выиграем? 3а счет техники? Так я тебе как офицер скажу — в этих местах не техникой воюют, а бойцами. А наши бойцы одного хотят — живыми домой добраться. Одними хобайнами воевать будем? И не трещи мне, что у них там, у горцев, беззаконие и дикость. Это у нас — дикость узаконенная. Они там у себя, если подонка видят, то вешают его, а не подводят под его действия психологическую базу для изучения. Если насильник объявляется — они ему хозяйство оборвут, и дело с концом, — скаламбурил Чубатов, — а не условное заключение дают. Если вор отыщется, они ему из племени дорожку покажут — и все. А вместо законов у них, дураков, совесть. Поэтому и нет ни негодяев, ни насильников, ни воров. Дикая земля, понимаешь? Ты ж как сидел в своем Защеканске, так дальше школы нос и не высовывал, а я где только не был — и я
тебе так скажу: если и осталось еще на Мире места, где люди по-людски живут — так это вот в этих племенах. Ну, может ещё у анласов, да у лесовиков кое-где, куда мы еще ручки шаловливые не протянули. И будь моя воля — я бы своих сына с женой из вашего цивилизованного рая в эту дикость переправил. Примут без проверки, потому что им Верья велит местью слабому гнушаться.
— Но эти горы — наша земля! — выкрикнул психолог.
— На хрена она тебе?! — рявкнул Чубатов, и крысеныша вжало в спинку кресла. — Ты ж на ней только срал и спал! Ты ж за всю жизнь ни финты не создал — ни ребенка, ни хлеба, ни машины, ни идеи хоть какой — паршивенькой, но своей! А они — они на этой земле живут. Как люди живут, а не как звери о двух ногах, в каких мы превратились. Вот и бегать нам до снега за этими четами их, а потом будем сидеть на побережье, пока нас в воду не спихнут, или пока данванам не приспичит — они все эти горы с землей сравняют, и вся недолга! И так и сяк мы тазиком накроемся. Им там, на своем Невзгляде, гордость под горло встала — непременно они хотят, чтоб горцы им поклонились в ножки и ключи от своих городов принесли, вот и гонят нас на убой. Только это им не хангары — это славяне, настоящие славяне, а не название! Так что во… — Чубатов сделал похабный жест, — …во им ключ, и пусть себе вставляют его в… А ты пошел отсюда, сука! Вон! — Чубатов двинулся на крысеныша, но тот с неожиданной прытью вскочил и вылетел за полог.
Чубатов еще раз остервенело выругался и пинками вышвырнул следом пустые бутылки. Хотел присесть, но услышал голос адъютанта:
— К вам хангар из Панкова!..
…Выкатившись "на улицу" психолог окинул взглядом окрестности. Со стороны взгляд мог показаться орлино-оценивающим, но двое мальчишек лет по 15, одетых в форму разведчиков-хобайнов, засмеялись, и один из них звонко и презрительно сказал:
— Слизняк.
— Это ты мне?! — грозно вскинулся психолог и услышал спокойный ответ:
— Тебе.
Второй — рыжий, как анласы — выпалил:
— Из-за таких, как ты, наши парни гибнут! Жопу свою подтереть сами не можете — а туда, с горцами воевать! Давай отсюда?
Психолог отвернулся, словно ничего не случилось, и зашагал к своей палатке. На ходу он убыстрялся и отчетливо гнул спину, пока не превратился в скоростной крючок.
— Нажалуется, — с отвращением сказал рыжий.
— Плюнь, — посоветовал друг. — Заботы-то… пошли, сейчас вельбот будет.
…Высоко на склоне поросшего соснами холма, в замаскированной папоротником расщелине камня, лежал совершенно неподвижно одетый в бесформенное многоцветье максхалата мальчишка. Чуть сощурившись, он наблюдал за лагерем стрелков так внимательно, словно мог различать без бинокля все, происходящее в версте от него.
Собственно, так оно и было.
Его не очень интересовали частности вроде партизанской войны горских славян и местных лесовиков. Это был лишь кусочек мозаики, которую надо собрать.
ЕГО война началась еще до Взмятения. И не закончится, даже если погибнут все горцы.
Йерикка проснулся практически в тот момент, когда Олег увидел хангаров.
Вчетвером очи выехали на околицу… на то, что было околицей Панкова. И остановились.
— Проснись… — начал Олег, но обнаружил, что Йерикка уже стоит у окна рядом. — Прокол?
— Непохоже… — Йерикка даже не взял пулемет.
Один из хангаров спешился, бросил длинные, украшенные перьями и бляшками поводья соседу и, переваливаясь, зашагал по грязи мимо пепелищ. Пройдя шагов сто, он остановился и не очень уверенно прокричал:
— Сюбатыв! Мы от Сюбатыв!
— Эрик, не ходи, — предостерегающе сказал Олег, но рыжий горец повел плечом с истинно княжеским достоинством и вышел. Олег мысленно плюнул и, подхватив снайперку, прицелился в троих на околице. Если начнут стрелять — он их снимет за пару секунд. Но вот о четвертом Йерикке придется заботиться самому: — Да что ж он его закрыл?!
Йерикка в самом деле совершенно спокойно, закрыв при этом директрису, как выражаются военные. Вот подошёл к хангару вплотную… О чем-то говорят. Точно. Йерикка, кажется, кивнул. Идет обратно, а хангар — к своим! Олег, весь в поту, держал цель на риске прицела. И не опускал винтовку, пока хангары не скрылись из вида.
Йерикка вошел радостный.
— Как ты там говоришь? Йоу! Договорились о встрече. Завтра, — он плюхнулся на скамью, — ну а где — я найду, я это место знаю. Тут рядом.
— Ты найдешь? — Олег поставил винтовку рядом. — Что это значит? Ты меня не берешь?
Йерикка смутился:
— Понимаешь, мы договорились встретиться один на один, и…
— И ты поверил его слову!? — Олег покрутил пальцем у виска. — Можешь разорваться пополам, но я иду с тобой.
— Вольг….
— Я ИДУ С ТОБОЙ.
…Снег перестал, но было холодно. Непонятно, почему все еще тек ручей, почему лед не сковал его. Кутаясь в плащи, мальчишки ждали, сидя не холодных камнях, и Олег думал, что жилет Бранки его греет. Правда — греет…
— Уходил бы ты, — тихо сказал Йерикка. Он сидел, поставив меч между ног и утвердив подбородок на ладонях, скрещенных поверх яблока. Олег прислонился спиной к камню, сунул руки под мышки и помотал головой:
— А если он не один придет?
