— Я тебя буду ждать в Вологде. Сообразишь, где меня искать? Там и поговорим.
— Конечно.
— Вот и хорошо. Егор поехали. И хватит называть меня боярином, я для тебя князь. Карета тронулась с места, оставляя стоять на обочине разбойников.
С утра нужно объехать город. Затем принять иноземных купцов, ничего не поделаешь — должность обязывает. При этом с каждым будь добр и вежлив. Чай через Вологду идет торговля с землями Иноземными. А чтобы торг был хорош, сам знаешь… Не подмажешь, не поедешь. А люди всюду алчные завистливые, все в тебе злодея узреть хотят. Недовольных полно. А тут выходов много, любой выбирай. Одних перемани, других осуди, третьих при всех награди, а кого тайно поощри. И смотришь врагов у тебя меньше, а те, что есть в подземельях кремля. И вот так вот почти вся жизнь. А куда денешься, когда ты воевода. Государь поставил — служи.
Сейчас, вот двое пришли. Оба в зеленых мундирах, голландского образца. У того, что справа — рожа стрелецкая, наглая — скорее всего главарь. Тот, что слева, скорее всего иноземец, уж больно тощ, лепечет по-русски складно, да вот только говор не московский. Бог весть кого, царь батюшка на службу берет. Вошли без поклона, хамы. Когда это было, чтобы служивый шапку перед воеводой не снимал. Ууу — разбойники.
Слава богу, что представились. Стрелец — князь Ельчанинов, иноземец (а в этом воевода оказался прав) — Андрес Ларсон. Оба из Преображенского приказа. Что за приказ такой, воевода даже и не слышал.
— Письмо тебе воевода, от государя Петра Алексеевича, — проговорил старший и сунул прямо в руки воеводы бумагу.
— Что, сие?
— Не читал, — ответил князь, причем с такой интонацией, что у воеводы мурашки по спине пробежали. И говорить, что-то необдуманное у Евлампия Северского (а так звали градоначальника Вологды), особенно про государя, пропало всякое желание. Кто знает, что за приказ такой — Преображенский.
Воевода взял грамоту, долго читал, местами морщился, бросал искоса взгляд на служивых. И все пытался сдержаться, чтобы не высказать нелицеприятные слова в адрес монарха.
— М-да, — пробормотал он, заканчивая чтение.
Хуже не было. Государь хотел устроить в Вологде одну из главных государственных военных баз. А значит, здесь будут храниться военные и технические снаряжения для строящихся крепостей, военных кораблей. Раньше в Вологде суда для доставки припасов в Архангельск строили, но чтобы флот. «Неисповедимы пути твои господи!» — подумал воевода и перекрестился.
Вот при Иване IV по прозванию Грозном здесь столицу опричнины намеревались организовать, но все пошло не так. Был бы сейчас столичный воевода, а так. От мыслей таких у Северского голова кругом пошла. Он посмотрел на посланцев государя и проговорил:
— Ну, что там еще?
Ельчанинов протянул второй приказ, о переодевании войск, что находились под командованием воеводы, в одежду европейского образца. Северский даже покраснел. Он так и не смирился с нововведениями Петра Великого.
— Ступайте. Посланцы удалились.
— О времена! — вздохнул воевода и сел в кресло.
— Ну, и гусь этот воевода, — проговорил князь, когда они с Ларсоном, вышли из ворот Вологодского кремля, что являлся административным и торговым центром города, — Ну, и гусь. Все так и косился на меня. А ведь не признал. В былые времена, я у него в подчинении ходил. То еще до смуты стрелецкой было. Воеводе Северскому тогда крупно повезло, — продолжал Ельчанинов, обходя лужу, в которой, как предполагал Андрес, утонуть можно было. Человеку, спешащему в Кремль беда, а детишкам радость. Кораблики, сделанные из сосновой коры, по ней, как по морю пускают. — Его в Вологду отправили, с глаз долой, ходил слух, что он с князем Голицыным поссорился. Ну, вот тот и посодействовал. Ну, а потом смута. Московские стрельцы бунт подняли, а тут Петр со своими «потешными». Ну, а там сам знаешь. Этот же затаился, притих, ждал, чья возьмет. Дождался. К государю сразу гонца с грамоткой послал в верности. Ууу — лизоблюд. Сейчас вот занервничал, когда мы с тобой появились. Заметил, как руки у него дрожали, когда грамотки государевы брал?
Эстонец этого не видел, да и некогда было следить за поведение воеводы, когда он в первый раз оказался в каменном тереме. Ведь Преображенский дворец был деревянный. А тут стены белые, на которых росписи разные зверей да птиц дивных. Мебель узорчатая. Да и сам воевода одет не по-европейски, кафтан золотистый, из-под подола которого, только сапожки красные видны, в таких не по улицам ходить, где грязь да сырость, а в тереме сидеть. Так что не до трясущихся рук. Поэтому и ответил искренне:
— Не видел я князь.
— А зря. — Молвил Ельчанинов, — это еще тот мздоимец. Любит, когда ему подарки делают. Ну, ничего доберется и до него государь батюшка. Не любит Петр Алексеевич, когда воруют. Если попадется, кто, вряд ли спасет свою голову.
Ларсон тяжело вздохнув, вспомнив свой последний разговор с монархом. Знает тот, что Меншиков вор, а терпит. Захочет казнить, да вот только супруга его будущая заступится. Вот только насчет этого воеводы, скорее всего Силантий Семенович прав. Если узнает, о делах творимых им, вряд ли найдется заступник.
— Грязь, сырость развел, — продолжал бранить воеводу князь, — Смотри какая лужа. И где! В центре города. Другой бы засыпал, а этот. Вот только ребятне и радость. — Тут Ельчанинов остановился, посмотрел на мальцов, пускавших кораблики, и воскликнул, — чую я, сбудутся мечты государя. Зрю я в них мореходов, что поплывут в моря теплые.
Постояли минуты две-три и пошли к карете, что пришлось оставить чуть вдали от ворот. Денщик, когда эту лужу увидел, выругался, и попытался ее объехать. Удалось, конечно, да вот только пришлось комфорт князя с иноземцем потревожить.
Видимо судьба у денщика такая, но по каким-то непонятным причинам, а Егор дремал на облучке, точно так же как когда-то Тихон. Он вздрогнул и открыл глаза, когда князь отворил дверь кареты.
— Поехали Егор на постоялый двор, — проговорил Ельчанинов, забираясь внутрь.
— А где он боя… — начал, было, парень, но поправился, — князь? Я ведь в этом городе не разу и не был. Откуда мне знать.
— Что верно, то верно, — вздохнул Силантий Семенович. Он оглядел улицу. Из всех гулявших на улице, князь выбрал мальчишку лет десяти. Тот стоял у лужи, и глядел на приятелей.
— Эй, мальчик, — позвал князь.
Отличный постоялый двор оказался в Верхнем посаде. Один из немногих каменных домов в городе. Хозяин трактира, толстый мужичек лет шестидесяти оказался еще тот балагур. Увидев князя и Ларсона, так им обрадовался, что те даже испугались, что место это не пользуется спросом. Но все оказалось не так, почти все нумера были заняты, причем в большей массе их снимали негоцианты. Путешественникам просто повезло, что один оказался свободным, с окнами, выходившими на берег Вологды.
Войдя в номер, Ельчанинов грохнулся на кровать и захрапел. Андрес не удивился этому. Так уж случилось, что, в общем, им поспать не удалось. В Данилове, на князя навалила бессонница. Ему так и не удалось заснуть, а про монастырь Ларсону и вспоминать не хотелось. Лично для него обстановка была не привычная и он не смог погрузиться в сон. Силантий Семенович почти всю ночь проболтал с настоятелем (о чем был разговор, эстонец не в курсе). Дорогой подремать тоже не удалось — на старенькой карете нет рессор, и каждая кочка, колдобина и ямка сказывались на приятелях. Плюс ко всему нападение разбойников.
Сейчас же видя, как храпит князь, Андрес с трудом попытался преодолеть накатывавший сон. Боясь, что сейчас уснет, он опасался, что к ночи выспится. Ларсон подошел к окну и взглянул на речку.
«Вот если бы начался ледоход, — подумал он, — то по реке быстрее прибыли бы в Архангельск».
