времени переживать не было: надо было восстанавливать дыхание, потому что Враг все прибывал и прибывал…
…Через три часа после Открытия Врат нас осталось семнадцать. Твари вырубили всю орсоновскую пятерку, а монахи зарубили одного из гвардейцев Однорукого. Правда, и Орденцев осталось всего трое, включая их предводителя с топором. Тогда, оставив три образовавшиеся вновь пятерки разбираться с Легионом, я и Самир занялись остатками Ордена. За последующие несколько минут нам это удалось: сначала мы разобрались с рядовыми воинами, а потом потратили почти полтора темпа на одного их командира: заняв удобную позицию за бруствером из павших тел, он умело отмахивался своим чудовищным топором, пресекая почти любые попытки себя атаковать. Я даже подумал, что если бы он рубился в первых рядах своего отряда, то нас сейчас было бы гораздо меньше. Если бы вообще остался хоть кто–нибудь!
Впрочем, практики некогда великолепному воину в последнее время явно не хватало: он начал заметно уставать. Тогда, подловив его на неудачном замахе, к нему метнулся Самир, слегка забирая влево. Чуть повернувшийся ему навстречу монах неудачно подставил мне свое левое плечо, и мой клинок молнией скользнул ему под мышку, разорвав его сердце, и снова выскользнул наружу. Вторым клинком я на всякий случай отрубил ему голову и удовлетворенно повернулся к Вратам. Лучше бы я этого не делал: у Врат творилось что–то невообразимое. Рубились все три линии одновременно! Вернее, человек десять! А остальных погребла под собой куча вырвавшихся из скалы Воинов Тьмы. Я мгновенно оказался в этой каше, Самир, естественно, тоже, и общими усилиями нам удалось сначала просто устоять… а потом и двинуться вперед… Естественно, из Врат продолжали лезть все новые и новые, но кризис миновал. Унеся с собой пять жизней, включая жизни Дика и Крона. Почти все остальные были ранены, многие не раз. По команде Мериона разделившись на три четверки, мы продолжили бесконечную карусель: подстраховка, бой, смена… подстраховка, бой, смена…
…Мое лицо заливал едкий пот, руки и ноги дрожали, а кольчуга плавала по мокрой груди, как живая. За недолгие минуты отдыха я еле успевал стирать с ладоней потеки зеленой крови Тварей, чтобы не скользили рукояти мечей, утирать лицо обрывком невесть откуда взявшейся рубахи и пересчитывать оставшихся в живых друзей. С каждой сменой нас становилось все меньше. Погиб Однорукий, потом трое оставшихся в строю гвардейцев короля, потом еще пара адептов. Потом две двумечные Твари унесли жизни сразу четверых… На ногах остались только Мерион, Самир, я и Боно, последний воин из пятерки Дика. Менялись уже по одному, урывая минуты по две вне боя, и снова рубились, рубились, рубились. За временем не следили уже давно: было уже не до этого. По моим субъективным ощущениям, бой длился уже дня три. Но в какой–то момент, зарубив очередную Тварь, мы вдруг не дождались следующей, а потом по скале пробежала белая рябь, и они закрылись!
Не понимая, что, собственно, произошло, мы по инерции еще немного постояли, почти уткнувшись в безжизненный серый камень, и тут до нас начало доходить, что цикл завершен! Что Тварей больше не будет! Ближайшие семь лет!
…Попадав на землю почти там же, где и стояли, мы, бессильно раскинув в стороны руки и ноги, пытались вдохнуть в натруженные легкие хоть глоток чистого, не пропахшего кровью и слизью воздуха… Потом, собравшись с силами, разобрались с ранами и порезами, которых у каждого набралось по несколько штук, кое–как ополоснулись из фляг рачительных монахов и решили, что немного сна нам не повредит.
Глава 14
Сказать, что шеф был зол, значило солгать: полковник Кормухин был вне себя от бешенства. Его и без того практически бесцветные глаза превратились в узкие бойницы, а желваки на широких скулах, казалось, вот–вот вырвутся наружу… И хотя голос он не повышал, воздуха в кабинете явно стало не хватать…
– Так я не могу понять, товарищ майор, – в голосе начальника Управления было столько злости, что Гришанин невольно поежился, – как вы, начальник отдела, со своими бестолковыми сотрудниками больше чем за десять дней, разбазарив море времени и средств, так и не смогли найти какого–то, пусть и особенного, парня? Он что, человек–невидимка? У вас есть видеозапись! Его лично видел ваш подчиненный! Есть куча свидетелей, есть куча трупов, наконец! А вы ходите и наступаете себе на… – Он на минуту запнулся и, нахмурившись, продолжил: – На одно место… Может, вы уже слишком стары для этой работы?
– Никак нет, товарищ полковник! – Майор вскочил со стула и, вытянувшись во весь свой двухметровый рост, по–уставному рявкнул: – Найдем!
– Вон!!! – Кормухин со всей дури врезал кулаком по не вовремя подвернувшейся под руку клавиатуре компьютера и, проводив глазами разлетевшиеся по полу клавиши, сжал кулаки. – И учтите: я даю вам неделю. И ни часом больше. Иначе уволю в запас к чертовой матери! Капитаном!!!
Выскочив из кабинета начальника, Гришанин облегченно вздохнул и, кивнув на прощание испуганно вскочившему со своего стула адъютанту, уже гораздо спокойнее вышел из приемной в коридор. Закурив сигарету, он, не обращая внимания на приветствия встречных офицеров, быстрым шагом зашагал в сторону своего кабинета…
– Ну? – первым среагировал на его приход капитан Киселев.
– Баранки гну! – буркнул майор и отправил в рот протянутую рюмку с водкой. – Дал неделю. Иначе кирдык!
– Это он может! – вздохнул Будников. – Придется покрутиться…
– А у меня тут идейка возникла, товарищ майор! – Горохов, вырезающий из листа бумаги своих любимых чертиков, не поднимая глаз, пропел несколько нот на мотив матерных частушек. – Я послал Сафронова и двух стажеров за одним человечком… Думаю, если он не отдаст концы по дороге, то конец веревочки у нас в кармане!
– Что за человечек? – прожевав соленый огурчик, заинтересованно спросил Гришанин и с надеждой посмотрел на капитана. – Не тормози, Евгеньич!
– Да я тут прикинул кое–что к кое–чему! – поднял глаза Горохов. – Покойный Пика под кем у нас ходил? Под Гривой! Значит, гражданин Григорьев Игорь Александрович, то бишь Грива, должен быть в курсе телодвижений своей правой руки. Не самодеятельностью же наш покойник занимался, в самом деле? А так как юридически никаких претензий вышепоименованному гражданину Григорьеву мы предъявить не можем, то нам, под давлением обстоятельств непреодолимой силы…
– Слышь, Мишаня, хорош трепаться, а? – Майор подхватил свободный стул, развернул его спинкой вперед и уселся напротив невозмутимо продолжающего вырезать чертиков подчиненного. – И без подъ…к тошно!
– Да не подкалываю я! А поясняю, что взял на себя смелость приволочь эту гниду без всяких на то оснований. Правда, не к нам, а на хату в малом Кисловском переулке – она ведь уже засвечена, а?
– И во сколько они там будут?
– Думаю, еще пару бутылок мы уговорить успеем! – ухмыльнулся капитан и бросил наконец свои ножницы в нижний ящик стола. – Сеня обещал позвонить, как его прищучит… Так что можем пока расслабиться. Между прочим, рабочий день уже два часа сорок минут как закончился… А мы пока ни в одном глазу… вернее, почти ни в одном…
Гражданин Григорьев плакал… Слезы катились по его крупному, испещренному оспинами лицу и капали на промокший от пота пиджак, порядком изорванный при задержании… Судя по довольному лицу Сеньки Сафронова, чемпиона службы по рукопашному бою, при захвате Игорь Александрович вел себя неадекватно, то есть пытался сопротивляться, а значит, был задержан с предельно допустимой для сохранения жизни жестокостью… И соответственно был готов к исповеди на любую тему…
Гришанин, полюбовавшись на дело рук мастера, подошел к валяющемуся на полу бандиту поближе и, наступив на пальцы его руки, участливо произнес:
– Я надеюсь, проблем с памятью у нас нет, любезнейший?
– Н–нет! Я все скажу, только не бейте!!! – всхлипывая, произнес Грива. – Я не могу дышать, у меня сломано несколько ребер!
– И шо? – удивленно приподнял левую бровь Сафронов. – Их у тебя и так до хрена! А будешь жаловаться, оставлю одно… наверное…
– Не жалуюсь я, – испуганно сжался морально сломленный Григорьев. – Просто мне больно!
– Ладно, лирику можно отставить! – прервал содержательный диалог майор. – Помнишь Пику? Кто его положил?
