– Небось отпустите – это аллегория? Типа, как в кино, за ногу и над обрывом… – съязвила я. – Поверила я вам, как же…
– Могу выразиться конкретнее… – ничуть не обиделась эта сволочь. – Мы тебя выпустим из машины живую и совершенно здоровую, и после расставания с нами ты будешь жить долго и счастливо… Только вот с Гарри – уже вряд ли…
Руки, «поправляющие» растрепанные от лежания на спине волосы, нащупали «невидимку», и я, услышав последнее предложение, взвилась в воздух, как учили, стараясь попасть острой железякой в глаза. Увы, глаз, как и их хозяйки, передо мной вдруг не оказалось! Рыжая стояла в стороне и снисходительно улыбалась!!!
Я прыгнула к ней снова и снова промахнулась – эта скотина двигалась так, как будто на нее прыгала старушка лет ста двадцати от роду, а не молодая, злая как собака девчонка!
– Может, хватит? Идея была ничего, и в другой компании она, скорее всего, сработала бы… – в очередной раз уйдя с линии атаки и даже не запыхавшись, хихикнула она. – На тебе лица нет! И, по–моему, ты вспотела… Хочешь принять душ?
– Я тебя убью… – процедила я и замерла: женщина, еще мгновение назад стоявшая метрах в пяти от меня, вдруг возникла из ниоткуда вплотную ко мне с ножом, прижатым к моему горлу, и спокойно произнесла:
– Не надейся. У тебя нет ни одного шанса. Вообще…
А потом пропала…
– Я тут, але!
Повернувшись, я обалдело уставилась на вальяжно развалившуюся на моем диване красотку и неожиданно для себя разрыдалась…
– Меня зовут Беата… – не обращая внимания на мою истерику, представилась она. – Моих друзей ты увидишь позже. Тот, который помоложе, – Эрик. Негра зовут Семен. Сема. Русский. Дитя Олимпиады. Дам тебе совет. Если решишь на кого–нибудь из них кидаться, то выбирай Сему. Он среди нас самый медленный. Но учти, ты рискуешь нарваться на встречный удар – двигаясь быстро, думать он не успевает. А рефлексы у него не рассчитаны на излишний гуманизм. Но перед тем как атаковать, посмотри в зеркало. Запомни лицо, не обезображенное сломанным носом или челюстью…
– Я больше не буду бросаться… – всхлипнув в последний раз, буркнула я. – Что я, дура, что ли?
– Вот и отлично. А теперь иди в ванную и приведи себя в порядок. А то похожа на чучело… И еще… Резать вены не надо – мы действительно тебя отпустим. Как договоримся с твоим отцом. Даю слово…
– А покушать дадите? – прислушавшись к своему желудку, поинтересовалась я.
– Угу… Утку по–пекински не обещаю, но в холодильнике всего предостаточно… Кстати, орать тут бесполезно. Домик стоит на отшибе, и шансы на то, что тебя кто–то услышит, равны нулю…
– С папой поговорить дадите?
– Конечно… Ребята приедут и позвоним… Мне самой не терпится…
Папа взял трубку сразу, как будто сидел с телефоном в руках. И сразу начал орать:
– Дочка, ты где? Совсем охренела? Подумаешь, обидел какой–то мудак…
– Папа, замолчи… Меня похитили… Тут с тобой хотят поговорить… Передаю трубку… – дождавшись паузы в его воплях, сказала я и передала трубку Семену, действительно оказавшемуся негром.
– Алло, Савелий Иванович? Это Ремезов. Помните такого? Вот и отлично… Не надо меня перебивать, потому что секунд через двадцать я отключусь. Итак, ваша дочь у нас. Меняем на Машу Логинову. Без доплаты. Вы подумайте, устроит вас или нет, а я позвоню. Эдак через часик–полтора… Бай–бай…
Беата, ухмыляясь, поймала брошенную Ремезовым трубку и поинтересовалась:
– Сема, общение с Вовкой на тебя плохо действует! Даже тут не можешь быть серьезным…
– Это я не от него набрался! – парировал он. – Это от тебя… Вовке до тебя, как до Парижа… в общем, ползком…
Третий похититель, оказавшийся совсем молоденьким парнишкой, сидел в углу и улыбался.
– Блин, что у Олежки все время занято? – очередной раз набирая номер на своем телефоне, буркнул Сема. – О, есть контакт! Привет, братан! В общем, у нас все путем! Доча Кормушки у нас в гостях. Кушает вот. Оголодала на студенческих харчах… Привет тебе передает… Не паясничаю… Ее бате звонили… Он проникся… Я обещал ему позвонить через часик–полтора… Новости? У вас? Слушаю…
По тому, что на лице Ремезова разом пропала довольная улыбка, я поняла, что ситуация изменилась. И не в лучшую для меня сторону. Усилием воли заставив себя продолжить кушать, я незаметно стянула левой рукой со стола нож и положила его под скатерть, себе на колено…
– М–да, – закончив говорить по телефону, буркнул Ремезов. – За последние пару лет твой батя здорово изменился. А когда–то я его даже уважал… Совсем крыша поехала…
– Что случилось? Не тяни… – Беата подскочила с кресла и, вцепившись в воротник рубашки Ремезова, пару раз его тряхнула. Так, что в общем–то здорового и, наверное, тяжеленного мужика замотало в воздухе, как тряпку.
– Да как тебе сказать? – Кормушка решил с нами связаться. Сам. Утром он сжег квартиры Машиных родичей, Соловья, Кириллова и хату, которую когда–то снимали Дед с Ольгердом… И оставил на пожарищах телефон, куда позвонить… Придурок, блин…
– Что с мамой Соловья? И с остальными?
– Олежка говорит, что жертв нет. Но без квартир осталось семей двадцать с хреном… Мудило, бля…
Я зажмурилась и тихонько положила нож на место – попадаться под руку разъяренным такой новостью отморозкам мне чего–то расхотелось…
– Ну, в общем, мы ему позвонили… – нехорошо улыбнувшись, заключил Семен. И повернулся ко мне:
– Говорят, у твоего бати в Москве две хаты? Дом на Пальме–де–Майорка и в Вене? Прикольно… Придется попутешествовать… Давно не занимался любимым делом…
– К–каким? – набравшись смелости, полюбопытствовала я.
– Я когда–то был подрывником… – ухмыльнулся он и подергал себя за мочку уха. – Ох, и люблю я это дело…
Глава 32
Хранитель Эол
Лойша спала. Свернувшись в клубок, как наигравшийся за день котенок. Роскошные черные волосы разметались по кровати, тускло отблескивая в свете догорающей на окне свечи. На лице, на котором и во сне играла легкая улыбка, лежали тени, но даже в полумраке оно дышало свежестью и молодостью. Осторожно выскользнув из–под обвившей его шею руки, Эол слез с кровати и перебрался на подоконник. И приоткрыл створку окна: после бурно проведенного вечера ему было жарко и хотелось вдохнуть полной грудью. На улице бушевала гроза. Резкие порывы ветра мигом остудили его лицо, но затушили слабенький огонек свечи. Вполголоса чертыхнувшись, Хранитель перенес свечку поближе к кровати и, поставив ее на табуретку, зажег фитиль. Вспыхнувшее пламя вырвало из мрака потрясающе красивый изгиб талии и крутое бедро девушки, в который раз заставив Эола удивиться ее выбору – старый, проживший безумно длинную жизнь мужчина не мог заинтересовать эту молодую и пышущую жизнью танцовщицу. Однако она была с ним, и это многое меняло – в его жизни появилась новая цель и новые – или давно забытые? – интересы. Наткнувшись взглядом на кувшин, Хранитель почувствовал жажду и поморщился – пить вино не хотелось, а воды в комнате не было. Надо было одеваться и идти вниз, в харчевню. Поискав свою одежду и, со стыдом обнаружив ее разбросанной по полу от двери и до их ложа, Эол подхватил штаны, и тут на него накатило знакомое ощущение приближения очередного «откровения». Заметавшись по комнате, Хранитель с трудом нашел свою сумку с блокнотом, трясущимися руками открыл его на чистой странице и приготовился писать…
Покинуть найденное счастье
и сделать шаг в ночную тьму,
туда, где небо рвет ненастье,
Судьбой предписано Ему…
…В ночи, задолго до рассвета,
