тыловым крысам, она политик, и политик опасный. Устроить… ну драку — не драку, скажем так — инцидент в Офицерском Собрании… это риск. Большой. Особенно в ее обстоятельствах. Расчет был филигранным и оправдался блестяще. И ведь, что характерно: чистейшая импровизация! Просчитать именно такое развитие событий было невозможно, вы уж мне поверьте. Учтите, кстати, что Гармаш, как агент влияния, полностью потерян для нас. Он стал всеобщим посмешищем, хоть в отставку выходи. При одном упоминании об этой особе у бедняги начинается нервный тик, и я его понимаю. Теперь о деле. Прекратите подзуживать недоброжелателей госпожи Корсаковой. Сейчас это может вызвать ненужные подозрения, да и сделано уже вполне достаточно.
Коренастый попытался вставить слово, но человек, по праву считающий себя мастером-охотником, еще не закончил.
— Комиссия, повторяю, ничего не найдет, во всяком случае, не найдет подтверждения причастности наследника и его фаворитки. И к слову об иллюзиях. Я уверен, что любовницей великого князя наша фигурантка не была ни единой секунды. Не исключено, что Константин нарушает по отношению к ней Десятую заповедь, но уж никак не Седьмую.[6] Так что с этой стороны ее тылы прикрыты. Как, похоже, и со всех прочих сторон ее теперешней жизни. Единственное, на что мы сможем попробовать опереться, это прошлое. Вот в нем и следует порыться, тщательно и разборчиво. Не бывает идеальных людей. Где-то она должна была проколоться. И рыться буду я. Я и мои люди, благо мысль обратиться за помощью к флотской контрразведке Кривошееву даже подкидывать не пришлось, сам додумался.
— А почему вы считаете, что в данном случае задействуют именно вас?
— Потому что я уже принял меры для этого. Перестаньте волноваться. И, кстати, перестаньте назначать мне встречи в таких местах. Что за детский сад, в самом-то деле!
Длинноносый поднялся с изъеденной влагой и древоточцами коряги, на которой до сих пор сидел с таким видом, как будто это было удобнейшее из кресел.
— Давайте уже расходиться. С основными моментами мы определились, а что касается деталей, то их вполне можно обсудить за обедом, не меся грязь и не изображая из себя то ли казаков, то ли разбойников. Повторяю, перестаньте нервничать и не мешайте мне ненужными телодвижениями. Это мое поле и моя игра.
Проводив взглядом удаляющуюся фигуру, быстро скрывшуюся в зарослях камыша, длинноносый стряхнул каплю воды с пуговицы, покачал головой и зло сплюнул. Удивительно, что делает с людьми жажда власти. Хорошо хоть удалось наладить контакт вовремя. Ну почти. Хотя лучше было бы сделать это несколько лет назад, глядишь, меньше дров наломал бы, недоумок. Но тогда он не нуждался в помощи, не искал ее и, в общем, довольно прилично справился, чтоб его черти взяли. Насколько легче было бы с профи!
Правильно говорят, любитель опасен своей непредсказуемостью. Хотя для непрофессионала его светлость подкован неплохо. Отсутствия любой записывающей или передающей аппаратуры мало того, что потребовал, еще и проконтролировал при помощи целого арсенала сканеров. Бережется… только зря, есть вещи, которые никаким сканером не отловишь.
Но и светлая сторона имеется. Любого человека тем легче использовать, чем больше у него слабостей и страстей. И тут с данным конкретным экземпляром мало кто сравнится. А еще воображает себя охотником. Хватает же наглости. Трусливая подсадная утка… самоуверенный живец… дилетант!
Адмиралу Кривошееву не спалось. И к возрасту его бессонница не имела никакого отношения. К возрасту не имела, а вот к выполняемой в настоящее время работе — вполне. Еще и какое! Страх совершить ошибку — вот что заставляло Кирилла Геннадьевича ворочаться с боку на бок, вставать, пить воду (и не только), курить и думать, думать, думать…
Когда он вернулся из Собрания в ту злополучную среду и рассказал жене о том, что случилось, Наташа только покачала головой и отправилась в кладовую. Весьма продолжительный опыт семейной жизни подсказывал адмиралу, что супруга ни за какие коврижки не выскажет своего отношения к происходящему, пока он не выпьет чаю и не успокоится.
А ничто — как следовало из всё того же опыта — не способствовало успокоению в такой мере, как крыжовенное варенье. Его Наталья Михайловна варила сама, не доверяя никому даже сбор ягод с собственноручно выращенных кустов, и варила мастерски. Облитые прозрачным сиропом золотисто-зеленые плоды казались диковинными самоцветами, и в глубине каждого прятался крохотный кусочек яблока. Вкуснотища!
И только после того, как хрустальная розетка опустела раза три, а то и четыре, Наташа, сидевшая, подперев голову рукой и сочувственно глядя на мужа, произнесла одну-единственную фразу. «Не ошибись, Кирилл, — сказала она, — нельзя тебе ошибиться. Невиновного обвинишь — плохо, виновного оправдаешь — еще того хуже. Только не ошибись».
Кирилл Геннадьевич тяжело вздохнул. Легко сказать — не ошибись! И вроде бы все он сделал правильно. Разбирательство проводилось так, словно предыдущего не было. Все с самого начала. Опрос свидетелей, скрупулезное обследование собранных на орбите обломков, подключение специалистов во всех сопредельных областях, построение моделей.
Дело продвигалось медленно, и с каждым днем адмирал нервничал все сильнее. Он даже самому себе не мог толком объяснить, чего ему больше не хочется: обнаружить следы человеческого вмешательства в причины катастрофы на орбите или не обнаружить этих следов.
С одной стороны, на графиню Корсакову он был зол по-прежнему, хотя и не так основательно, как раньше. С другой же… Следовало как минимум честно признать, что во вред собственно флоту ее действия не шли никогда. А то, что в любимчики она выбрала не ту эскадру, которую предпочел бы он сам… что ж, конфликт интересов еще не повод обвинять кого-либо во всех смертных грехах. Нравится, не нравится — в расследовании весьма неприятного происшествия категории сии следует задвинуть на самый последний план.
Адмиралу уже не в первый раз пришло в голову, что вся эта история не более чем спектакль, цель которого — любой ценой опорочить то ли саму Марию Александровну, то ли даже великого князя Константина Георгиевича. А может быть, и обоих. Уж больно широко развернулась флотская контрразведка, к помощи которой он сгоряча прибегнул, дабы навести подробные справки о лицах, прямо или косвенно замешанных в скандале. О конечных результатах ему пока не докладывали за неимением таковых. Но многозначительные мины, которые строил каперанг Варнавский, курировавший дело, Кривошееву совсем не нравились.
Правда, крайне маловероятно, что контрразведчики найдут что-то существенное там, где прошлась частым гребнем Служба безопасности. Щеки надувать все горазды, а дело-то пока не сладилось, иначе хоть что-нибудь, да сообщили бы. Ну а вдруг возьмет и сладится?
Ох, как бы не грохнуло, ведь костей тогда не соберут очень, очень многие… Если, не дай бог, окажется, что в слухах и сплетнях есть хоть доля правды, что делать? Вот ему, адмиралу флота Кириллу Геннадьевичу Кривошееву делать — что?!
Доложить все как есть? Тогда Константину, даже если августейший отец не отдаст его под суд, не видать престола, как своих ушей без зеркала, а для Империи в сложившихся обстоятельствах это более чем плохо. Чем и с кем великий князь занимается в свободное от службы время, дело десятое, но регентом он был весьма толковым, этого не отнять. Конечно, Государственный Совет подберет кандидата на престол, такое уже случалось в истории. Но недаром же сейчас в преемники прочат именно Константина Георгиевича. Он-то уже себя показал в управлении державой, и показал хорошо…
Промолчать? Но тогда во главе Империи встанет человек, неразборчивый в средствах до такой степени, что… как это сказала графиня Корсакова? «Я боюсь узнать, что мой дядя отдал приказ убить моего мужа по просьбе моего друга». М-да, дела…
Адмирал покосился на мирно спящую жену и на цыпочках вышел из спальни. Чайку надо глотнуть, авось полегчает. Вот ведь… такими темпами, глядишь, на зиму-то варенья и вовсе не останется!
Утреннее солнце уже прочертило на полу императорского кабинета вытянутые светлые прямоугольники и теперь дерзко подбиралось к столу. Замысел солнца был прост, как все гениальное:
