переломал парню тазовые кости. Иссеченные осколками лицо и руки вообще не в счет. Как и все та же контузия. Везение, как ни крути: из всей первой ходовой вахты выжили только эти двое. И то сказать — в замкнутом пространстве…
— Вот такие дела, Мария Александровна, — невесело подытожил врач, присаживаясь на корточки, чтобы, пропустив мимо ушей вялые протесты пациентки, застегнуть пряжки ее ботинок. — Вылезать нам надо из этой дыры, и чем скорее, тем лучше.
— Вы поэтому позволили мне встать? — саркастически поинтересовалась Мэри.
— И поэтому тоже, — не стал строить из себя нецелованную барышню Долгушин. — Доктор тоже человек, он жить хочет. А кроме того… знаете, как-то раз Станислав Сергеевич Тищенко заметил, что существуют люди, чье ослиное упрямство, помноженное на чувство долга, опровергает все представления современной медицины о возможном и невозможном. И давайте я не буду вам намекать, кого он мне привел в качестве примера!
Уставная стойка давалась Мэри нелегко. Переборка послужила наковальней, тело Северцева — молотом, и даром это не прошло. Пришлось даже, превозмогая боль в отбитом крестце, расставить пошире ноги: для устойчивости. Что бы там док Ти, а вслед за ним и Долгушин ни думали о ее способностях быстро восстанавливаться, сейчас ей было попросту хреново. И необходимость «держать марку» совершенно не способствовала хорошему самочувствию и настроению.
Как и одежда: с размером Долгушин угадал весьма относительно, и если брюки удалось стянуть в поясе и заправить в ботинки, то с кителем была беда. Широковатый в плечах, на груди он сходился с ощутимым трудом, а на бедрах топорщился и морщил. Иммобилизационный корсет, призванный зафиксировать местами треснувшие, а местами и сломанные ребра, элегантности тоже не способствовал. Да уж, это не сшитая лучшим столичным портным на заказ форма. Раздобыть для Мэри погоны в соответствии со званием у врача не вышло, плечи ощущались как голые и зябли до мурашек. Ботинки велики, фуражка нахлобучена криво — шишка на затылке повыше импланта спала еще недостаточно… ну и видок!
Предельно сжатый доклад, выслушанный только что, оптимизма также не добавлял. Как и тон, которым докладывали. Еще по дороге в резервный ходовой пост (центральный сильно пострадал при взрыве) Терехов предупредил Мэри, что поскольку принятие ею командования кораблем понравилось далеко не всем, возможны трудности. Он даже в нарушение всех и всяческих традиций остался рядом с ней, что взаимопониманию с экипажем помочь не могло ну просто никак.
Лейб-конвойцы вообще дежурили сейчас во всех ключевых точках. В устройстве и функционировании корабельных систем они разбирались весьма поверхностно, и увидеть признаки новой диверсии вряд ли могли, но на нервы экипажу действовали исправно. И не выставишь: никто ведь не может гарантировать, что Рудин действовал в одиночку. Приходилось терпеть…
В общем, взгляды присутствующих в рубке офицеров были холодны, в них сквозило плохо замаскированное недовольство, переходящее у некоторых в презрение. Ну да, ну да: пассажир (еще и при телохранителе!), последний раз летала бог весть когда — и вдруг берется командовать.
Да уж, что ни говори, а в Империи у нее почти нет боевого прошлого. Боевого же прошлого, связанного с крупными кораблями, нет совсем, без всяких «почти». Поэтому представлялось совершенно очевидным, что если в самое ближайшее время графиня Корсакова делом не подтвердит свою способность и право отдавать приказы — долго она в командирах корабля не продержится. И черт бы с ним, сдалось ей это командование! — но неординарное положение, в котором они оказались, требовало неординарных же решений. И (проклятая гордыня!) Мэри не была уверена в том, что кто-то в сложившихся обстоятельствах справится лучше нее.
Часть маршевых двигателей правого борта пошла вразнос и ремонт их в полевых условиях выглядел затеей весьма сомнительной. Подпространственный привод, который с горем пополам удалось синхронизировать, держался исключительно на упрямстве Рори О'Нила. Свернуть с совершенно сумасшедшего вектора, заданного взрывами и хитрыми штучками, обнаруженными в самых неожиданных местах, не удавалось: не сваливались в хаотичный дрейф — и то хлеб. Да пусть бы даже и удалось — вот уже добрых шесть часов на пути «Москвы» не попалось ни одной зоны перехода. Вообще ни одной. Маяки известных зон остались далеко позади, впереди была неизвестность.
А самое скверное — скауты, предназначенные для аварийного восстановления навигации (после «битвы за Кортес» ими комплектовались все без исключения корабли флота) располагались в шестом отсеке правого борта и их сбросили вместе с ним. Не сбрасывать было нельзя, да и остались там, судя по показаниям датчиков, сущие обломки. Черт, какой дурак додумался разместить все скауты по одному борту? И как же это она не обратила внимания на несимметричную компоновку груза?
Теперь, даже если им попадется зона перехода, беспроблемное возвращение было под большим вопросом. Крейсер, пусть и легкий, нуждался для благополучного прыжка в уверенном сигнале выпускающего маяка. И Мэри изо всех сил искала решение.
Правда, как минимум один вариант был, но этот самый вариант ей не нравился категорически: она банально хотела вернуться домой. Живой и желательно здоровой. К сожалению, упомянутый вариант не то что здоровья, даже жизни не предусматривал. Конечно, в случае крайней необходимости Мэри Александра Гамильтон была готова и на это, но подобная перспектива не доставляла ей никакого удовольствия. Что поделаешь, инстинкт самосохранения никто пока не отменял. И дети… отставить мысли о детях!
— Что ж, господа, — с тщательно подавленным вздохом подвела она итог, — если бы такой набор неприятностей вывалил на страницы романа какой-нибудь писака-беллетрист, я бы посоветовала ему побриться бритвой Оккама. Поскольку число сущностей явно умножено сверх всякой необходимости. Все захоронки нашли?
— Так точно, — поморщился третий помощник Кобзарев. — Капитан Терехов показал, что именно следует искать. Перерыли все отсеки, опечатанные тем пломбером, который Рудин пытался подсунуть вам, — те, что не были сброшены, конечно — и нашли.
— И много их было? Отсеков?
— Да почти все, из тех, которые вы проверяли, — буркнул Кобзарев. — Он разве что до связи не докопался. И то просто не успел, наверное. И потом, там всегда есть дежурный, так что… как же это он с рисунком пломбы-то прошиб?
— До связи он не докопался, потому что связь была нужна ему самому. А пломбер… пломберы все стандартные, как правило, — проворчала она. — Это я выпендрежница, а у нормальных людей и компоновка символов нормальная. Должно быть, ему изготовили (хорошо бы выяснить, кто!) копию того, который, по идее, следовало использовать мне. Понадеялся на авось, не проверил… вот это был сюрприз, наверное, когда вместо «МАК» и графского вензеля он увидел «МГК» и голову сапсана! Не думаю, кстати, что в планы Рудина входило действительно взорвать корабль. То ли дело я. Похоже, его целью было меня, во-первых, убить, а во-вторых — раз и навсегда вывалять в грязи. Заложенные заряды обнаружились бы довольно быстро, а пока суд да дело, разбирательство и так далее, он бы и на остальных отсеках успел пломбы поменять. Или наоборот, воспользоваться моим пломбером для полноты картины… чего проще-то, мертвые не кусаются! Чем же я ему так насолила, интересно? Ладно, это сейчас не…
— Есть зона! — голос капитан-лейтенанта, сидящего в ложементе первого пилота, срывался от волнения.
— Маяк? — резко развернулась к нему Мэри, подавляя вспышку раздражения.
Ильдар Бедретдинов вызывал у нее смутные опасения, хотя формально придраться было не к чему. Двадцать четыре года! Мальчишка! Что, совсем никого поопытнее не нашлось?! Он нам сейчас науправляет… тут Мэри вспомнила, сколько лет было ей самой, когда Корпус выпустил ее первым пилотом, и немного устыдилась своих нервных и злых мыслей.
— Маяк отсутствует.
— Подлетное?
— Минус семь.
— Решение?
— Минус пять.
— О'Нил, что с приводом?
— Дохнет, — коротко отозвался откуда-то из недр корабля двигателист. — Надо вылезать, в
