князю-кесарю Ромодановскому, — ваш Преображенский, или Тайный, приказ не может справиться с этой непривычной для мозгов ваших дьяков работой. В прошлое уходят времена, когда враги отечества на дыбах или на колесах сами себя признавали врагами отечества или клепали доносы на своих друзей и знакомых.
В светлице терема князя Ромодановского воцарилась тишина, какая-то спокойная и уютная тишина. Хорошо было заметно, как заработали шарики и ролики Федора Юрьевича, побежавшие по мозговым извилинам этого убеленного сединами великого государственного политика. Снова наши взгляды скрестились, я внезапно осознал, что с этим русским мужиком, боярином из рода Рюриков, я найду общий язык, что мы подружимся и что он всегда и во всем мне будет помогать.
В этот момент Федор Юрьевич лукаво улыбнулся и, повернувшись боком ко мне, посмотрел в окно и сказал:
— Смотри-ка, Алексей Васильевич, уже светает, тебе пора возвращаться к Петру Алексеевичу. Он знает о нашей встрече и наверняка поинтересуется тем, как она прошла. Так, что собирайся и не забудь взять чарку водки для Мишки, а то он тебя со двора не выпустит. Берейторы с возком уже ждут тебя и быстро к царскому дворцу доставят. Так что прощевай и будь здоров, а я пойду подремлю немного под теплым боком супруги.
Когда я уже занес ногу, чтобы переступить порог светлицы и спускаться на первый этаж по лестнице, то за спиной снова послышался его скрипучий голос:
— Да, едва не забыл тебе сказать, Алексей Васильевич, что тебе придется еще встречаться с Андреем Андреевичем Ушаковым и Петром Андреевичем Толстым, ближе познакомиться и поговорить с ними о специфике выполняемой ими работы. Но ни в коем случае этим кровопийцам не говори, чем ты будешь сам заниматься, для них ты личный государев секретарь и вправе всем интересоваться.
За спиной громко хлопнула дверь, когда я начал спускаться на первый этаж по лесенке терема. Только тут до моего сознания дошло понимание того, что сейчас я нахожусь в Москве, в тереме князя Федора Юрьевича Ромодановского.
Глава 4
Посольский обоз из ста крытых возков, кибиток с пассажирами и телег с багажом и продуктами медленно тянулся по зимнику. Зима в этом году выдалась холодной и снежной. За стенами возков и кибиток стоял настоящий мороз под тридцать градусов, куда ни бросишь взгляд, повсюду были высокие сугробы снега. Чтобы в таком снегу пробить дорогу, накануне по этому тракту прошел полк драгун, который своим обозом и конями солдат утрамбовал снег и пробил полозную колею для наших кибиток и возков.
Этот полк драгун не только был проводником на нашем пути на Запад, к Балтийскому морю, но и нашей охраной, так как заранее распугивал братства разбойных людей большой дороги. В последнее время на наших дорогах развелась чертова куча беглых крестьян и солдат-дезертиров, причем все с топорами и рогатинами, которые ради пропитания грабят проезжих путников. Моим кабинет-гонцам и кабинет-курьерам совсем нельзя стало свободно по дорогам ездить, чтобы кого-либо из них не ограбили или даже не убили, в охрану солдат они начали требовать. Степка Чеботарев, мой кабинет-курьер, на это неоднократно жаловался, когда со срочной почтой отправлялся в столицу. Кому же будет приятно, когда тебя грабят, да еще убивают?!
Наши пращуры немцев и басурман отродясь не любили и не жаловали, вот и дорог к ним не строили, да и кто вообще в России дороги когда-либо строил? Зачем они нам нужны, когда сидишь себе в какой-либо глухомани и слушаешь, как волки воют за околицей и пытаются в хлев твоей избы забраться, домашнюю скотину вырезать и ею полакомиться. Красота, да и только!
А эти немцы проклятые все покоя не знают, куда-то торопятся, хотят большой торговлей заниматься, продать в России свои товары и на полученные от продажи деньги закупить русские товары, а затем эти русские товары продать на своей родине, набив большими деньгами свою мошну. Вот немецкие купцы и гоняли к нам по зимам громадные возы с товарами из серебра и золота, жемчуга и драгоценных камней, дорогих тканей, оружия, пороха, цветных металлов, экзотических продуктов, а также вина, сахара, специй и красителей для тканей. Неменьшие возы с пушниной, воском, медом, пенькой, юфтью, льном, смолой, строевым лесом, дегтем, парусным полотном, кожей и зерном они вывозили в свои страны. И эта перегонка обозов туда и сюда с товарами могла производиться только по зимним дорогам, по зимникам, так как летом проехать в Московию было абсолютно невозможно. Дорог в Россию совсем не было, а пробраться через болота и по лесным пущам ни один нормальный человек, какой бы он ни был национальности, был не в состоянии.
Вместо того чтобы хотя бы один раз пробить хороший тракт, чтобы им было бы возможно вдругорядь пользоваться и зимой, и летом, хитрая немчура, чтобы не тратиться, ездила к нам, в Россию, только по зимникам. Зимой там, где проходил хотя бы один воз на полозьях, обязательно пройдет второй, третий… сколько угодно возов купеческого обоза. Вот и приходилось нашим мужикам в глухих деревнях и селах, вместо того чтобы зимами по избам спать и детей строгать, брать в руки топоры и рогатины, чтобы с ними в руках таможенные посты ставить и с этих немецких купчиков таможенную пошлину собирать.
Личность немецких купчиков трогать и обозы полностью грабить было тоже нельзя! Если до ушей Петра Алексеевича доходила весть о том, что разграблен какой-то немчурин обоз, а купец, басурман проклятый, случайно убит крестьянской рогатиной, то он обязательно полк драгун на расправу с мирными крестьянами пошлет. Царские драгуны деревеньку, откуда приходили грабители с большой дороги, вместе с женщинами и детьми выжигали до основания, никого не щадя, а пойманных крестьян-разбойников развешивали по соснам и по елям, на радость лесному воронью.
Я с большим удовольствием перевернулся на другой бок, левая сторона тела слишком перегрелась, надо было немного повысить температуру другого своего бока, подогреть его у этой серебряной жаровни с такими прекрасными горячими угольками, продолжая одновременно размышлять о грабежах и убийствах на больших русских трактах. Эти убийства как таковые меня особо не волновали, я больше переживал из-за сожженных по приказу моего государя крестьянских женщин и детей.
Мне было до слез их жалко, ведь, отдавая свой приказ о наказании разбойников, Петр Алексеевич никогда не приказывал жечь женщин и детей. Но эти проклятые майоры, командиры драгунских полков карателей, следовали примеру некоего майора Андрея Андреевича Ушакова. А тот в свое время, наказывая жителей одной крестьянской деревеньки, перестарался и прямо на глазах у пойманных и связанных дорожных грабителей сжег их детей и женок. После чего развесил на деревьях вниз головами плачущих крестьян-разбойников. За этот каннибальский поступок Петр Алексеевич этого майора сделал своим личным палачом, катом. С тех пор Ушаков занимался делами, которые не мог себе позволить ни один нормальный человек. Пару раз мне приходилось с ним встречаться и разговаривать по некоторым вопросам не для широкого общественного внимания, нехорошим был он человеком, ненавидел все человеческое.
Но я этого майора Ушакова всей душой ненавидел токмо из-за того, что он со временем стал заместителем Петра Андреевича Толстого по тайной канцелярии.
Тем временем возки, санные повозки и кибитки посольского государева обоза, переваливаясь с боку на бок, едва ползли по пробитой драгунами дороге не потому, что наши лошади утомились или были слабыми. Лошадки-то были русскими и весьма выносливыми, могли бы эти кибитки и возки тянуть куда более быстрым шагом. Да все дело заключалось в том, что и зимой в наших российских пустошных болотах на западе державы хорошего и наезженного тракта никогда не бывало и не будет.
За стенами кибитки послышались громкие крики и свист возниц, которым и такая стужа была совершенно нипочем. Утром принял на душу чарку крепкой водки, натянул на голые плечи доху и сиди себе посиживай на козлах повозки, погоняй свою лошадку, спрятав рожу бандитскую в теплый воротник. На этот свист и крики я даже не пошевелился и в слюдяное окошко кибитки глазом не глянул, только-только пригрелся у походной жаровни. Да и не мое это дело — следить за ходом и справностью движения нашего посольского обоза по русскому бездорожью. Пускай Антошка Девиер и колготится, раз ему государем Петром Алексеевичем управление людьми и лошадьми обоза большого посольства поручено.
