случаю дня рождения у фроляйн Ангелики. Манфред опаздывал уже едва ли не на десять минут из-за этого сумасшедшего английского летчика, вздумавшего мериться с ним силами. Находу сняв с себя кожаную летную куртку с нашивкой авиаполка Пенемюнде, Манфред кинул ее стоявшему у лимузина слуге вместе со шлемом. Издалека увидев приземлявшийся биплан Рихтгофена, его слуга Матиас, успевший изучить повадки Манфреда за десять лет службы в семье Рихтгофенов, предусмотрительно выкатил лимузин барона из гаража. Он знал, что барон никогда не опаздывает. Не явиться в назначенное время для него означало пасть в глазах общества и опозориться на всю оставшуюся жизнь. Запрыгнув на переднее сиденье, Манфред завел лимузин и, вырулив из расположения полка, покатил по дороге на предместье Майнер, находившееся неподалеку от Пенемюнде.
Стояла середина августа. Теплое солнце уже не обжигало, а скорее слегка пригревало, настраивая на лирический лад. Кругом царило буйство зелени. Вдоль дороги мелькали высоченные клены и ели, наполняя воздух запахами цветущей природы. Слева раскинулся великолепный древний лес, где-то в недрах которого по легенде прятался замок храброго и жестокого герцога Кобурга, одного из первых рыцарей тевтонского ордена. Герцог за свою долгую жизнь собственноручно умертвил множество русских, польских и прибалтийских воителей, за что и получил этот замок в подарок от магистра ордена. Состарившись, он уединился в своем лесном замке, и проводил время в охоте на оленей и кабанов. Однако, он был еще достаточно силен, чтобы при встрече с разъяренным вепрем рассечь его напополам одним ударом меча. А когда охота и прочие непритязательные удовольствия наскучили ему, фон Кобург женился на дочери ростовщика Роксане, молоденькой красавице из близлежащей деревушки Майнер, к нынешнему времени ставшей небольшим городком. Спустя девять месяцев Роксана осчастливила герцога двойней и занялась хозяйством. Обрадованный герцог в честь такого события укатил погостить к двоюродному брату Демецу в соседнюю область, оставив Роксану на попечение своему вассалу барону Тиссельхорну. В гостях у братца он предавался оголтелому пьянству и стрельбе из арбалета по голубям с крепостной стены, а когда соскучился, спустя год, недолго думая посреди ночи собрался и отправился со своими слугами домой. Путь, пролегавший через дикие леса и топи земель Северной Вестфалии, занял у герцога не меньше месяца, на исходе которого Кобург въехал в родной лес, знакомый ему до последней веточки. Каждая кочка здесь была окроплена кровью быстрых некогда оленей и диких кабанов, убитых рукой жестокого рыцаря. Ранним утром, уже на подъезде к своему замку, Кобург заметил на опушке леса двух всадников. В одном из них он без труда узнал Тиссельхорна, а другой оказался молоденькой женщиной. Незаметно подобравшись поближе, герцог разглядел лицо наездницы и с удивлением узнал в ней свою жену. В этот момент Тиссельхорн, не сходя с коня, обнял Роксану и привлек ее к себе, а та ответила ему долгим и жарким поцелуем. Дико заревев, сам словно превратившись в разъяренного кабана, Кобург выхватил из ножен свой огромный меч и, пришпорив коня, вихрем вылетел на опушку. Роксана изменилась в лице – ужас исказил ее прекрасные черты. Тиссельхорн, застигнутый врасплох, даже не успел вытащить из ножен свой меч, чтобы защититься. Смерть настигла их мгновенно. Герцог мощным ударом меча снес голову своему вассалу, и она покатилась на траву, окрасив ее алой кровью. Вслед за тем обманутный Кробург вонзил острый меч в грудь Роксане, пригвоздив ее к стволу высокой сосны. Неверная жена едва успела вскрикнуть, а душа ее уже устремилась на небо. Кобург бросился в замок и в гневе зарубил еще двух слуг. После этого он заперся в замке и не выходил из него до самой смерти. Трупы любовников остались в лесу на съедение диким зверям. С тех пор жители окрестных лесов и земель рассказывают друг другу легенду о безголовом бароне и его любовнице, разгуливающих по лесу в особенно туманные дни и ночи. Тому, кто их повстречает никогда не знать счастья в любви, поэтому здешние леса все стараются обходить стороной.
Эта легенда пронеслась в голове Манфреда за одно мгновение, настроив его ненадолго на лирический лад. Затем он взглянул на ярко голубое небо и снова вспомнил только что состоявшийся воздушный поединок с английским летчиком. В целом Рихтгофен был неплохого мнения об англичанах. Это были прекрасные и бесстрашные летчики, главная ошибка которых заключалась в том, что даже военная авиация была для них прежде всего спортом, которым они чересчур увлекались. Манфред не раз наблюдал, как в пылу схватки англичане так самоотверженно занимались выполнением фигур высшего пилотажа, летали вверх шасси, ныряли в штопор, без тактической необходимости делали мертвую петлю, что иногда забывали что находятся в воздушном бою. Это обстоятельство не раз сослужило им плохую службу. Но если не принимать его во внимание, то англичане храбро дрались в воздухе, почти никогда не уходя от схватки даже с превосходящим по численности противником. Чего нельзя было сказать про французов. Имея в общем неплохие самолеты французские летчики очень редко решались схватиться с немцами в открытую. Чаще всего, завидев немецкую эскадрилью, они улепетывали, что было сил, и еще до того как немцам удавалось приблизиться на опасное расстояние, оказывались под прикрытием собственных зенитных батарей. Редкий французский летчик доставлял немцам много неприятностей.
Рихтгофен взглянул на часы и отметил опоздание на пять минут. Поэтому, доехав до развилки, он свернул в лес и поехал кратчайшей дорогой. Дорогой лимузин мягко подрагивал на ухабах лесной дороги, причудливо извивавшейся между высоких сосен. Манфред любил здесь ездить, когда возникала такая возможность. Иногда на эту дорогу неожиданно выходили звери, которые не очень боялись людей, несмотря на относительно близкое соседство Пенемюнде и Майнера. Видимо это происходило потому, что местные жители больше всего в своей жизни интересовались покоем и собственным благополучием, любили пиво и охотничьи сосиски, а саму охоту на диких зверей считали занятием для дикарей. Себя же они полагали образованной и просвещенной частью человечества, с чем, съев порцию охотничьих сосисок и запив ее баварским пивом, и отходили ежедневно ко сну, абсолютно не причиняя вреда окружающей природе. Манфред их отношения к охоте не разделял, однако несколько раз на его памяти на лесную дорогу выходили абсолютно непуганные красавцы-олени с ветвистыми рогами, убить которых даже у такого заядлого охотника как он не поднялась бы рука. Сегодня, правда, оленей не наблюдалось, лишь пара испуганных зайцев выскочила из кустов на дорогу и стремглав пронеслась под колесами лимузина.
Спустя пятнадцать минут он снова выехал на шоссе, ведущее в Пенемюнде и проходившее через предместье Майнер, где ждала его белокурая фроляйн Ангелика. Рихтгофен увеличил скорость и погнал, выжимая из лимузина последние силы. Надежный немецкий мотор бодро шумел не давая никаких признаков перегрева. Для хорошей машины, всегда считал Манфред, как и для породистой лошади, никогда не повредит хорошая прогулка на большой скорости. И машина и лошадь получают от этого только удовольствие, не говоря уже о самом водителе или ездоке. Скоро справа замелькали небольшие уютные особняки, раскрашенные в цвета умеренных оттенков. Проехав четыре из них, Манфред остановился у пятого – невысокого зеленого домика с балконом и широкой террасой. На террасе уже расположились вокруг белого столика три дамы и два кавалера. Одна дама, самая красивая из трех, и была фроляйн Агеликой, которой сегодня исполнялось тридцать лет. В этот знаменательный день Манфред был приглашен на тихий домашний праздник, где соберутся только друзья. Две другие дамы были подругами Ангелики, знавшими ее еще с детства. Звали их Регина и Тельма. Кавалеры, так же как и Манфред, служили в действующей армии, с той только разницей, что Рихтгофен был летчиком-истребителем, а они были призваны в артиллерию и квартировали неподалеку. Ангелика ждала только его, это Манфред понял по выражению лица, на котором, как ни старалась хозяйка скрыть свои чувства, при виде бравого летчика возникло выражение неописуемой радости. Ангелика после смерти мужа, также военного летчика, долгое время находилась в трауре и глубокой депрессии. Она уже ни в чем не находила утешения и не видела смысла в жизни. То и дело ее стали посещать черные мысли покончить с этим бесконечным тягостным состоянием. Однако, в душе она по-прежнему питала слабость к военным и, встретив Манфреда, заехавшего в Майнер по случаю, увлеклась им с новой силой. Манфред был на пять лет моложе ее и олицетворял собой начало новой жизни, поэтому Ангелика словно восстала из пепла. На прошлой жизни и образе мыслей был поставлен жирный крест. Ее лицо заметно похорошело, в глазах появился веселый блеск, а в жизни новый смысл. Рихтгофену тоже нравилась эта мудрая, много пережившая, но сохранившая красоту, женщина. Она не болтала попусту, как многие берлинские пустозвонки, а была глубока, как море. Именно такую женщину барон Рихтгофен искал уже много лет, но нигде не смог отыскать. И теперь ему казалось, что он ее наконец-то нашел. Случайно, как это всегда бывает, и совсем не там, где предполагал.
Ангелика пригласила его за стол, где уже сидели артиллеристы в компании Регины и Тельмы. Поздравив Ангелику с днем рожденья и подарив ей золотой перстень с алмазом средней величины, от которого она пришла в восторг, Манфред присел за стол. Офицеры поздоровались, и разговор как-то сам собой зашел о войне, что было не удивительно, поскольку половина гостей служила в действующей армии.
