Посему Дугал Мак-Лауд пребывал в обычном, слегка насмешливом настроении, снисходительно взирая на мир с высоты собственного роста и конской спины, немелодично насвистывал и совершенно не обращал внимания на задумчивость попутчика, уставившегося куда-то поверх лошадиной гривы на медленно уплывающую назад дорогу.
Гай Гисборн размышлял о стремительности перемен, внезапно обрушивающихся на человеческую жизнь и переворачивающих ее, точно захваченный штормом корабль. Причем сии злокозненные коловращения относились именно к нему. Казалось, еще вчера милорд Гай преспокойно жил себе в Лондоне, занимая спокойную, хотя порой хлопотливую должность рыцаря свиты при «малом дворе» принца Джона. Единственно, чего стоило опасаться — происков со стороны господина канцлера де Лоншана. Однако мэтр Лоншан почти не обращал внимания на «малый двор», считая младшего брата короля Ричарда неспособным на какие-либо выступления против могущественного управителя Англии, и обитатели дворца Винчестер могли не беспокоиться о своей безопасности. Сам его величество Ричард Плантагенет в это время находился на побережье Средиземного моря, готовясь вместе со своим войском отплыть в Святую Землю. Вернее, сначала на пути крестоносного воинства лежали острова Сардиния и Сицилия, а уже затем кораблям предстояло идти к Палестине.
И, как водится, в один прекрасный день (если быть точным, двадцать третьего августа) в Лондоне все пошло кувырком. В замок принца Джона явились двое никому не известных молодых дворян — Мишель де Фармер из Нормандии, и его оруженосец, как утверждалось, из Германии, — привезя невероятное известие: в аббатстве святого Мартина, что неподалеку от Дуврской гавани, отсиживается будущий архиепископ и новый канцлер Англии, Годфри Клиффорд, незаконный сын покойного короля Генриха. Прячется же он потому, что опасается за свою жизнь, а аббатство взято в осаду по приказу не кого иного, как мэтра де Лоншана, и занимается претворением этого приказания в жизнь сестра господина управителя, леди Риченда…
Подробности следующих двух дней Гай вспоминал с трудом — все перепуталось, осталось только ощущение быстро мелькающих перед глазами событий. Точно ночная гроза, когда блеск ударяющих из небес в землю молний выхватывает из темноты несвязанные между собой картины. Гроза, впрочем, была самой настоящей — она сопровождала вылетевший из Лондона и направившийся к Дувру отряд, призванный спасти архиепископа, если еще не поздно. Изрядно напуганный размахом действий и грозившим вот-вот начаться бунтом горожан Лоншан предпочел бежать из столицы, прихватив с собой часть собственных сбережений, а вся полнота власти досталась вовремя вступившему в игру принцу Джону. Господину канцлеру не повезло — в гавани Дувра его опознали, и, как отлученного от церкви, без лишних разговоров вздернули на первой же виселице.
Маленький заговор, родившийся в одной из зал Винчестерского дворца, несколько неожиданно для участников увенчался полным успехом. Когда общее напряжение и волнение схлынули, выяснились новые любопытные подробности. Например, что вокруг начатого тремя королями — Ричардом Английским, Филиппом-Августом Французским и императором Германского Рейха Фридрихом Рыжебородым — Крестового похода затевается некая весьма неприятная и непонятная кутерьма, имеющая целью если не прекращение похода, то его задержку на неопределенное время. Кому-то очень не хотелось видеть европейцев в Святой Земле, и этот «кто-то» не слишком церемонился в выборе действий, одной рукой заключая союзы со зловещей сектой исмаилитов, а другой стравливая вождей будущего похода…
Гай имел самое смутное представление о том, как делается большая политика. Для него, как и для многих иных рыцарей и простолюдинов Европы, все выглядело чрезвычайно просто и ясно: неверные захватили Иерусалим, значит, нужно собрать армию и вернуть Вечный город. Теперь оказывалось, что в готовящемся походе имеется слишком много участников с прямо противоположными устремлениями, и предстоит заставить их объединиться, хотя бы внешне. Кроме того, для похода требовалось золото, снова золото и еще раз золото, не считая нескольких тысяч воинов, лошадей, оружия, кораблей и множества необходимых вещей.
«Конечно, я всегда мечтал стать в ряды освободителей Палестины, — размышлял сэр Гисборн, покачиваясь в седле и уставившись невидящим взглядом куда-то меж дергающимися лошадиными ушами. — Но я думал, все произойдет по-другому… Торжественнее, что ли. Внушительнее. Со знаменами, благословениями, напутствиями, и чтобы прекрасные дамы рыдали и махали вслед платочками… А тут — раз, два, собрались и поехали. Да еще святой отец утащил куда-то Мишеля с Гунтером. Секреты у них, видите ли! Навязали мне какое-то жуткое горское чудовище в попутчики… Ох, чует мое сердце — недалеко мы уедем! Смех один, а не спасители Гроба Господня».
«Горское чудовище», совершенно не подозревавшее о столь нелестном наименовании своей персоны, перестало свистеть и, привстав на стременах, огляделось вокруг. Не обнаружив ничего подозрительного или любопытного — в самом деле, что может встретиться на обычнейшей наезженной дороге в самом сердце благополучного Нормандского герцогства? — Мак-Лауд плюхнулся обратно в седло и громогласно поинтересовался:
— О чем мыслим?
— Об неожиданных изменениях в людских судьбах, — осторожно сказал Гай. — И о том, что мне не очень верится в происходящее вокруг. Мы ж не просто едем, куда глаза глядят. Мы идем в Крестовый поход!
— Ну и что? — равнодушно пожал плечами Дугал. — Развели шуму на всю Англию и континент впридачу, а толку чуть. По мне, обычнейшая война, только очень далеко. Впрочем, если хочешь, чтобы в тебе за лигу узнавали будущего победителя сарацин, можешь нарисовать себе крест на лбу. Помочь?
Гай обреченно вздохнул. Еще никому из их небольшой компании не удавалось переспорить или переубедить Мак-Лауда. Разве что святому отцу, да и то благодаря немеркнущему сиянию ореола отшельника и святого подвижника. Будучи сообразительным молодым человеком, сэр Гисборн предпочел благоразумно сменить тему разговора и спросил, обращаясь больше к самому себе:
— Интересно, какая она, Палестина?
— Доберешься — увидишь, — незамедлительно откликнулся Дугал. — Впрочем, я слышал рассказы людей, побывавших там. Говорят, в этой Палестине нету ни таких рек, как у нас, ни лесов, один сплошной песок и жара. Да, и не забудь про сарацин, которых ты собираешься рубить на кусочки. Вряд ли они охотно согласятся с твоими намерениями.
Он задумался и добавил:
— Другие говорили — это земля, где вместо воды текут молоко и мед, а сады похожи на рай… Знаешь, что мне кажется? Когда мы туда попадем, то увидим, что она совсем другая, чем мы думаем и чем нам говорили. Так всегда случается. Можешь поверить слову человека, вволю пошлявшегося по доброй половине Европы.
Гай давно подозревал, что остававшаяся для всей честной компании загадкой прежняя жизнь Мак- Лауда была достаточно бурной, и почувствовал нечто вроде мимолетной зависти к попутчику. Вроде ненамного старше его самого, самое большее лет на пять, а уже успел повидать столько стран, городов и разных людей!
— Половина Европы — это как? — раз на шотландца напал очередной приступ болтливости, этим нужно пользоваться. Мак-Лауд любил потрепать языком, и под настроение мог рассказать много любопытного. — Я так полагаю, ты воевал в чьей-то армии?
— Ага, — Дугал мотнул встрепанной шевелюрой, отчего пара заплетенных у висков тонких косичек размашисто качнулась из стороны в сторону. — Погоди, дай вспомнить… Значит, сначала я угодил к Филиппу Французскому. Тогда, лет десять назад, он только-только взобрался на престол, и держался обеими руками, чтобы не спихнули любящие родственники. Я дрался на его стороне, потом подался к Ричарду. Он с братцами в очередной раз поссорился с собственным папашей, Старым Гарри. Ричарду не слишком везло — против него выступили сговорившиеся Генрих и Филипп, а я понял, что мне надоело рисковать своей единственной шкурой за английских да французских принцев и королей. Какое мне, в сущности, до них дело? Мы никогда не видели от них ничего хорошего. Я решил податься на полдень — никогда там не бывал, а небылиц слышал столько, что в голове не умещалось. Шел себе и шел, никуда особо не спешил, ни во что не встревал, перебрался через какие-то горы и вдруг мне говорят: «Это уже Италия». Италия так Италия, одна страна ничуть не лучше и не хуже другой.
