неделю жду с новым планом. Время идет, судари мои, шевелитесь, время долго ждать не будет. И думайте. Рик, не заставляй меня разочаровываться в тебе. Идите.»
Он во мне может разочароваться! Какая катастрофа! Не могу же я всегда приносить плоды, с помощью своих раздумий. Даже в природе бывают урожайные годы, а бывают голые. Если бы я был министр, или хотя бы Сократ…
Идея пришла внезапно. Но она оказалась хороша, тверда и конструктивна, весь остальной план вырос на ее фундаменте как по волшебству.
Камней преткновения, лежащие в основании фундамента нашей «профсоюзной» проблемы — два, у обоих есть человеческие имена и биографии: Урсула Пайп и Леон Ромеро, председательша местного профсоюза и ее заместитель по организационным вопросам. С заместителем все понятно: он дважды выродок, из бывших гангстеров, сначала ему захотелось безбедной и немозолистой жизни, где все его боятся и щедро отстегивают ему на лапу свое нажитое, потом, к сорока пяти, когда он заматерел и утомился романтикой свиданий с парашей, он ухватил себе кусок помягче и, вместе с пристяжью, десятком ублюдков поменьше, перековался в честного гражданина республики. Прежняя репутация и прежние связи помогали ему удерживать норовистую кинопублику в узде, а бывших коллег держать на расстоянии от своих владений. От остального внешнего мира тоже есть надежная защита, непробиваемое прикрытие: его номинальная, а пожалуй даже и фактическая начальница, госпожа Пайп.
Пятидесятилетняя Урсула Пайп — как ни странно — оказалась для нас орешком покрепче Ромеро: сама несгибаемая стерва по жизни, она еще умудрилась оказаться женой крупного «конторского» начальника, генерал-майора, начальника управления по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Такой вот комплот. Оба малопьющие, Пайп и Ромеро, в любовной связи друг с другом не состоят, наркотиков не употребляют, азартными играми не увлекаются, извращениями не страдают и не наслаждаются, хронических опасных недугов вроде как не имеют… Воруют из профсоюзного бюджета, наверняка воруют, помимо привычных подпиток от студии, однако, факт воровства следует доказать, прежде чем предъявлять, но со стороны в те финансовые джунгли не вторгнуться…
Ромеро бездетный, живет с женщиной на шесть лет его моложе, состоят в гражданском браке, у госпожи Пайп трое детей, старшему двадцать четыре, младшей четырнадцать. Пайпы — дружное семейство, они и ее муж — католики, оба в первом и единственном браке. Он, генерал-майор Пайп, по слухам взяток не берет и будто бы даже не ворует… Слухи, оперативной проверке не поддающиеся… Жена у Ромеро некрасивая, но верная, мужа очень боится и всецело от него зависит, ибо ни дня не работала и социально нигде не защищена… С Ромеро не должно быть проблем: ожирел, обленился, наверняка потерял бойцовский характер… А вот Пайпы, Урсула Пайп… Как мне пришло в голову — не знаю, но однажды, перебирая фото, которые нам удалось добыть, я обратил внимание, что средний сын, курсант престижной Республиканской Академии, Оливер Пайп, папин любимчик, внешностью и цветом волос — ни в в маму, ни в папу: высокий, стройный, определенно блондин, хотя папа с мамой и брат с сестрой — все брюнеты. Адюльтер? Есть такая вероятность, но замучаешься доказывать задним числом и искать среди широкого круга мужчин-бабилонцев похожие черты лица… Госпожа Пайп скажет «нет» против нашего «да», и можно не гадать — кому поверит муж, и чьим лютым врагом он немедленно станет…
Неожиданно легко оказалось добыть сведения о группе крови каждого члена семьи Пайпов: у папы первая, у мамы и дочки вторая, у старшего сына первая, а у среднего — третья! Что генетически невозможно: я не поленился и собрал пять заверенных справок из самых авторитетных медицинских учреждений столицы, что не может у родителей первой и второй группы родиться ребенок с третьей группой крови…
Я не знаю строгого определения совести и морали и в ближайшие лет тридцать искать не собираюсь. Гложет ли меня совесть, когда мой поиск по тайным и стыдным закоулкам чужой судьбы оказывается плодотворным? Когда как… Обычно я не даю ей разгуляться в просторах моей души, давлю сразу, пока она голову поднять не успела, а в этот раз моя совесть и не пикнула. Может, привыкла к моей работе? Может быть, а вернее всего — я ее уболтал, показав на очевидные нравственные изъяны в облике наших противников. Но и я, в свою очередь, проявил постыднейшую слабость: когда всю диспозицию мы составили и утвердили «наверху», когда уже ничего из назначенного нельзя было остановить, а можно только исполнять, я упросил, умолил Джорджа поменяться местами: ему идти на разговор к Урсуле Пайп, а мне разбираться с Ромеро. Стоило только представить, как я ей буду говорить, смотреть в глаза, предъявлять справки, делать предположения о том, как все будет когда все всё узнают… Не могу, хоть режьте, струсил я.
— Слушай, Рик, мне по фигу, мне даже и легче, но — чем он тебя так достал, Ромеро этот, что ты к нему имеешь? Сталкивались раньше?
— Нет. Ну… Джордж… Мышцы хочу подразмять, устал от сидячей работы, еще год — и пнем стану.
— А-а-а! А я тебе говорил! Говорил ведь? Давай ко мне в отдел, я тебя первым замом сделаю… через год… А пока — сектор дам, зарплату положу почти как себе, боссов уговорю. Давай, Рик?
— Нет, не созрел еще. Так ты понял, с чего надо начинать, что ей говорить?
— Не учи ученого. Знаю я и умею, не хуже тебя. Я же тебя не накачиваю, как с тем типом обращаться? Вот и ты в мою делянку не суйся. Лапу! Тебе направо, мне налево, постарайся не шуметь пистолетами.
Пожал ему руку, твердую, теплую, надежную руку проверенного в переделках товарища, и мы разошлись: он, один, в кабинет главы профсоюза, а я, оставив нашего парня, из кохеновского отдела, снаружи у входных дверей, — в кабинет его зама. Обоим нам было назначено, в одно и то же время, и с условием конфиденциальной беседы, что было высшим «совиным» пилотажем, до которого нам с Джорджем лететь бы и лететь. Но Джордж и я — сами люди попроще, и, соответственно, задачи решаем поскромнее. Я уже плохо помню все перипетии той моей жаркой беседы с отставным бандюгой, но кое-что в памяти ярко отложилось, словно фильм записанный.
— Господин Ромеро?
— Я самый, присаживайтесь.
— Леон Ромеро, уроженец города Ур?
— Ну, да. А ты-то кто? Что за допросы? Мне сказали, что у вас конкрет…
— Сука!!! – Крикнул я от души, и очень понадеялся, что крик мой не долетит до его охранников, по совместительству офисных менеджеров. А долетит — драки будет не избежать, потому что Анджело парень крупный, но двоих-троих вооруженных — не удержит… И уже тоном ниже, зловещим шёпотом:
— Сука-а-а… Долго же я тебя искал. Моего дядю помнишь?
— Чего??? – Ромеро оказался вдрызг ошарашен моими воплями, и если бы не мой кольт у него на кадыке — проорал бы не тише моего, а так — прохрипел. — Чего надо?
— Мигеля Рваного помнишь? В восемьдесят пятом году которого ты урыл?
— Я? Что это еще за протыки? Да я его с самой посадки больше в жизни никогда не видел!..
— Это мой дядя и мне плевать, видел ты его потом, или нет. А факт таков, вернее два факта: он в тюряге помер во время следствия, без грева, без лекарств, до суда не дотянув, а другой факт — это ты его туда определил, себя выгородил… Молись, гадина. Я еще сомневался…
— Ты псих ненормальный! Убери, убери волыну, я там ни при чем! Я к твоему дяде вообще касательства не имел!
— Н-на! Еще цапнешь за ствол — помрешь на месте… Тихо. Сиди тихо, три шишку, а то еще поставлю. Успокоился? Вот что, Леон Ромеро, я не дурак и не псих, и даже, строго говоря, не убийца… Но тебя, суку!!! Сидеть. Я все проверил, я все показания читал… Это был родной брат моего отца, он мне был заместо отца… Он паровозом пошел, а ты выкрутился. Ты и покойный Доба, оба чистенькие остались.
— Погоди. Но на троих нам бы каждому еще больше отломилось, чем одному, а Мигеля все равно уже взяли… так бы каждый из нас поступил на его ме…
— Цыц, падла! Каждый из вас на воле веселился, а дядя мой подох прямо на нарах…
— Ну а я-то при чем?
— При том. Сиди тихо, я позвоню. Шелохнешься — две пули в яйца, а две в глаза. Але?.. Это я. Ну, короче, это он. Нет, я нормальный, и это — он, стопудово — он. И я имею с него получить… Еще чего! Какая еще Пайп? Что она уже подписала?.. Ничего я не забыл. Да мне хоть… Але, да… Кому передаешь?.. Я… Да,
