сочинять, а потому что Киф с Миком их от этого дела держат в сторонке: свои, мол, записывать не успеваем. Хотите творить — делайте сольники. (Сольники у всех у них имеются, довольно интересные. Но вместе они — лучше.) Естественно, что как основные авторы песен, Мик с Кифом не только главные роллинги, но и денежек имеют больше остальных… И вот тут-то вступает в дело знаменитый английский юмор, который не всем дано понять: У Ричардса и Джаггера состояния — по двести, скажем, миллионов, а у Чарли Уоттса и Ронни Вуда — по сто. (У Билла меньше, и у Тейлора еще меньше, но они — бывшие). Суммы, прессой объявленные, конечно же не точны, и меняются быстро в сторону увеличения, но — пропорция сохраняется многие годы подряд! В два раза отличие, ну никак не больше! Казалось бы: пригни «младших», усовести, либо запугай, либо просто поставь перед фактом более справедливого распределения плодов от имеющейся интеллектуальной собственности … Нет! — И делят, как делили, и довольны все вместе и по отдельности, и в студиях пишут, и на гастроли ездят, вот уже скоро сорок лет… если доживут… Здесь чудачество как бы обратное тому, что демонстрируют отец и Яблонски, но на самом деле — из той же бочки.
У меня дома тоже изменения. Каким из них радоваться, каким огорчаться… Шонна зарабатывает неплохие деньги, хотя и поменьше моих, она известная журналистка, а с некоторых пор ее рейтинг резво побежал вверх по ступенькам: всего-то и понадобилось — регулярно появляться на вечеринках в «звездной» среде, доказать хорошее знакомство с Чилли Чейном и другими «богами» экранов, топов, подиумов и таблоидов. Чаще — со мною появляется, что мне не по душе, иногда — без меня, что очень и очень мне не по душе, но тут уж… Ее гонорары и зарплаты без остатка всасываются в тряпки, украшения и косметику, но надо отдать ей должное: на «семейные», то есть, мною заработанные, Шонна покушается очень редко и стеснительно, со всей скромностью. Поэтому мне довольно легко выдерживать прежний стиль и ни в чем ей не отказывать. Детки наши — на удивление великое — не портятся, подрастая, и приносят нам с Шонной одни радости. Почти одни радости, потому что и приболеют иногда, и лениться пробуют, и крику много создают… Но — чудо, а не дети. Мы с Шонной постоянно боимся всех этих рассказов о наркотиках среди подростков, о раннем развитии сексуальности, о девиациях всякого рода, о компьютерной «гамомании» (увлечении компьютерными играми), об интернетзависимости… Тьфу-тьфу-тьфу — не про наших. Элли перешла в музыкальную школу, хочет играть на арфе(!), кошмар, да? Жана коротнуло на мотоциклах, ждет не дождется, когда вырастет и обретет права, Шонна же заранее трясется от ужаса. Хорошо хоть о футболе не забывает и весь в пятерках по учебе. И Жан, и Элли гораздо ближе к бабушкам с обеих сторон и к Шонне, чем к нам, мужчинам двух старших поколений, поэтому подробности их бурной и насыщенной жизни я чаще всего узнаю не от самих детей, а опосредованно, по секрету от них, от Шонны. Жаль, что так мир устроен, однако я не ропщу, я ведь и сам всегда был больше к матушке привязан эмоционально. Плохо вот только… заметил я за собой, что у отца бываю немножко чаще, чем у нее, но зато она к нам повадилась: раз в неделю — уж точно бывает… (Это она так бьется с моей тещей за внимание внуков. С переменным, правда, успехом, те — подростки тертые, поднаторели на подарочной семейной психологии, знают, что такое баланс). Я так объясняю это себе, что с отцом у нас появились общие интересы, деловые, и вообще…
И сам я изменился. Весу набрал три кило, но, к счастью, не за счет живота и щек. Просто чуть подматерел. И должность поменял, не знаю уж — в лучшую сторону двинулся, в худшую — но я уже с год как заместитель генерального директора «по анализу и развитию», при соответственным повышении в окладе и премиях. Ствол по-прежнему всегда при мне, за поясом, или в кобуре заплечной, однако в стрельбе и драках я уже почти никогда не бываю задействован, практически год как костяшки пальцев о чужие морды не разбивал, и если, все же, где-то как-то, по старой памяти…, то — чтобы только форму не терять. Тир, качалка, спарринги — этого я не забываю, но бойцовская форма, как я ее понимаю, она тогда только полноценная форма, если обкатана в «полевых» условиях. Вот я и езжу иногда, невзирая на неодобрительные заушные и заочные филиппики в мой адрес со стороны коллег и подчиненных. Однако, жизнь человеческая так уж устроена, что при малейшей возможности наскакивает на рифы, попадает в бури, терпит крушения, изнывает от жажды, холода, терзаний… А долгого покоя не терпит.
Ванда Вэй соизволила вспомнить обо мне и однажды попросила о личной встрече…
Та «простецкая» вечеринка у Чилли Чейна здорова изменила мою и нашу с Шонной жизнь: Шонна ворвалась, наконец, в будни большого света, стала желанным и весьма переборчивым автором для всех бабилонских и иневийских «глянцев», а я — я тоже вынужден был вступить на карьерный эскалатор, вознесший меня над былыми равными и старшими товарищами, Кохеном, Бетолом… Одно тянет за собой другое: похвастался перед стариками возобновленным знакомством с нашим «суперстаром» Чейном, Яблонский тотчас извлек из этого знакомства практическое применение, сосватал моего папашу инвестором в телепостановку, а Чилли Чейна — главным романтическим героем туда же… Как это ему удалось — не знаю, Яблонски вообще имеет на отца немалое влияние… То есть, и киношно-телевизионный мир стал мне каким-то боком близок, если и не эмоционально, то по делам. Так вот, на той вечеринке Ванда Вэй положила, что называется, на меня глаз, и Шонна это заметила. Заметив — у Шонны легко хватило на это ума — она ничем и никак не проявила этого на людях, но дома устроила мне «сцену у пруда»: дескать, мол, не давал бы повода — не строила бы глазок, не ворковала бы в ухо, не ржала бы как лошадь… как старая похотливая кляча!.. Ты ей дал повод! Наплевав на меня!
— Ши, дорогая… — Честно скажу, я даже растерялся от столь бурного наката по столь ничтожному поводу. — Ши, послушай меня…
— Ты геронтофил, да? Скажи, любишь бабушек?
— Ши, не стоит быть такой вульгарной, прошу тебя. И кстати говоря, она вовсе не старуха.
— Ей сорок восемь! Это она вульгарна, не я!
— Сорок три, не преувеличивай.
— Даже сорок девять! А выглядит вообще на семьдесят! Как ты мог…
— Сорок три. Что — я мог??? Я ее не охмурял и за сиськи не лапал, свидание не…
— У нее и сисек нет!
— … не назначал. Тебе не идет грубость. И она не старуха, и она не ржала, и не ворковала. Зачем она мне, когда ты есть? — Тут я сказал привычную правду, но уже не всю… увы… В Ванде, несмотря на ее сороковник с хвостиком, целый океан шарма, холеной свежести мультимиллионерши и еще что-то такое… женское… А Шонна — чем дальше, тем чаще ссылается на головную боль и усталость. Классика семейной жизни, называется. Это при том, что со времен тетки из универсама, у меня было только две скоротечных случайных связи, с интервалом в два года… без любви, но с обязательным использованием презервативов… Одна и другая — с практикантками, которых по линии мин\'юста иногда навязывают нам на стажировку.
И уже год, как я не сотворил ничего нового в своем компьютерном «городе», только отшлифовывал до обстругивал ерунду по мелочи, ссылаясь перед самим собой — почти как Шонна в постели — то на усталость, то на дела, то на отсутствие вдохновения…
С легкой руки Чила, и Ванда доверила охрану своего основного, загородного, жилища нашей «Сове», а встречу назначила в ресторане, очень дорогом и малодоступном для прессы. По телефону сказала только, что дело для нее весьма важное. Важное — так важное, встретимся, в четырнадцать ноль ноль, столик заказан. Я был уверен, что посещение «Летучей улитки» влетит мне в копеечку, но сокрушительно ошибся: чайничек «каркадэ» для Ванды и чашечка жидкого «американо» для меня, — итого на сумму сто двадцать талеров! Я за такие деньги могу уверенно пообедать в скромном ресторанчике «Узалива», вдвоем, хотя и без вина. А здесь — ай да улитка! Сто двадцать талеров за несколько глотков неалкогольной жидкости, с ума сойти. Но я испытал чуть ли ни катарсис, оплачивая счет, потому что настраивался на полноценный обед тысячи в три, в четыре… А сто двадцать талеров я смело опущу фирме в зоб, оприходуют как представительские расходы, здесь проблем не будет. И не было, разумеется, и оприходовали.
Если взглянуть ретроспективно — можно задать вполне резонный вопрос: какого хрена я заранее готов был вывалить столь нешуточные бабки за обед, пусть и в обществе легенды отечественного подиума и кинематографа, если бизнес не требовал от меня этого, и если я не собирался разворачивать обеденное общение в некую иную плоскость? Стоило только беспристрастно оценить логику моих намерений, как все стало бы на свои места в моей черепной коробушке… Да… Задним умом все мы крепки, а тогда я с легкой душой сунул для будущего отчета чек в бумажник, и поехал «на место происшествия», то есть, домой к Ванде, искать там НЛО и привидения…
Олга Бунаго из Иневии, старуха-аристократка, для которой агентство «Сова» в моем лице однажды
