она легко обойдется без алиментов, если, конечно, я не затею делить совместно нажитое имущество… И что мир не исчерпывается одним представителем мужского пола на земле, если даже он столь неотразим и великолепен, как возлюбленный пожилой красотки мадам Вэй… И много других разных слов, которые постепенно, от строчки к строчке, заставили меня поверить в ужас наступивших времен… Фотографии поцелуев прилагаются, пять штук. Великая вещь — электронная почта.
Совместно нажитое имущество… Вот уж не думал, что услышу этот сакраментальный термин, примененный ко мне, к моей семье. Как же так… Если и у нее кто-нибудь есть — убью! Его, разумеется, она ведь мать моих детей… А ее… А — что я ее??? И за что я ее? Она, в отличие от меня, все долгие годы нашей совместной жизни… Погоди, откуда я об этом знаю, что она никогда и ни с кем? Я ведь тоже скрывал свои мимолетные шашни весьма успешно…
«…разрыв все равно был бы неизбежен, Рик, последние события только подтолкнули нас к принятию этого решения, и я вправе рассчитывать на твое благора…»
Яблонски и Анджело перевезли на мою квартирку гардероб и компьютер, вот и весь раздел имущества. Анджело — это наш молодой сотрудник, которого я сосватал в постоянные шоферы-охранники к отцу.
Я для себя так загадал: буду ждать год, буду два, и три, и десять, коли понадобится, но если все же Шонна захочет формально развестись — волчить не стану, перепишу на нее квартиру и мотор, на котором она ездит, если он к тому моменту не развалится. А моя «бээмвушка» — она моя, новенькая, трех месяцев ей нет, но она же мне по работе нужна… Скажет — и ее отдам, но она не скажет. И не вернется. Ши у меня гордая и упрямая… Только уже — не у меня. Но я все равно подожду, сколько сумею.
Совестно было смотреть в глаза детям и тестю с тещей, но с ее предками проще: избегаю встречаться, да и все, и стыда вроде как меньше, а вот дети… Элли плакала, Жан тоже… часто-часто моргал… но он парень, мужчина, несколько лет еще — и школу закончит. Устоял, не разнюнился. Я ведь не уезжаю навсегда, я ведь по-прежнему рядом, только ночую в другом месте… Они, конечно, с мамой остались, это понятно. А со мною — видеться будут.
Все как в страшном сне. На работе, разумеется, кое-что пронюхали, но они все мой нрав знают: ни с шуточками, ни с сочувствием не лезут. Отец денег предложил… Он — мне. Смешна судьба человеков. Как оглянешься вокруг — все женятся, разводятся, хлопают дверью, мирятся… Джаггер — сколько раз женат? Кошмар. И главное, как он любит шутить: «и все разы удачно!» И Ричардс, и Уаймен… Но мне здесь куда симпатичнее Чарли Уоттс: женился на заре жизни один раз — и навсегда, как это и пристало настоящему нормальному мужику… Я тоже себя таким считал…
Работа… работа… работа… работа… Одной работой сыт не будешь, а плоттер у меня из рук вываливается, нет никаких сил рисовать… В запой удариться — я даже и пробовать не захотел, неинтересно, да и не поможет, не того я замеса человек… Не знаю, где сейчас Ванда — в Европе, в Штатах? Ай, да по большому счету мне это безразлично, о сексе я даже и не думаю, почти умер в этом отношении… А «стояк» по утрам — исправный, хоть пальто вешай, но это физиология, я тут ни при чем. Ничто меня не радует и не греет. Тоска, называется. Хорошо хоть, что тоска знает свое место и до вечера прячется: с утра и весь день я на работе, иногда у папаши зависаю, иногда по кольцевой гоняю… А вот стоит домой придти — сердце сжимается, купленная жратва в глотку не лезет, сна нет и нет… Музыку не слушаю, фильмов не смотрю, книг не читаю, не рисую… Лежу и лежу. И часто, почти каждую ночь снится мне Шонна, и разговоры наши какие-то пустые, и никак не достучаться мне до нее и не сказать… Я бы со всех ног побежал бы к ней наяву, прощения просить, но она четко сказала и написала: кончилась любовь, не любит она меня, не только из-за Ванды…
Она не любит — о чем просить? Чего хотеть? На что надеяться? Не на что. Вот я и вижу сны, один за другим, один за другим… И никак мне не найти там нужных и правильных слов…
А утром тоска уступает место свычаю: омовение, бритье, чашечка кофе, мотор, работа, в офисе или на выезде. Лучше всего на киностудии, там бедлам, это отвлекает.
— Все мерзавцы, кроме женщин.
— Неплохо, а еще?
— Он любит ее, а она ушами.
— Как? А, врубился… ну, так… а еще?
— Она его, а он — её!
— Э… а, классный мужской каламбур, придется, все-таки, записывать за вами, Мак! А еще?
— Даже если то, что говорят о блондинках — правда, все равно предпочитаю брюнеток.
— Ха-ха-а… Еще, Мак! Пожалуйста…
— Еще два и хватит, ладно?
— Давайте.
— Похоже, Фрейд всегда о ней думал, а подсознательно хотел стать ученым. Это первый. А вот второй и последний: В сердце каждой женщины припрятан запасной белый флаг.
— Первый — суперкласс, хотя и непристойный, а второй мне так… не очень понравился… Неубедительный. Но все равно, Мак, здорово! И что, ни один из этих афоризмов…
— Ни один не подошел. «Зрителю нужен позитив, зрителю некогда вдумываться, зритель не должен ощущать себя глупее авторов» А что я могу сделать, если он глупее, зритель этот.
Мак Синоби странный человек, угрюмый, но веселый. Одно из любимых развлечений богемы насчет него — строить предположения, по какому принципу он выбирает общаться «на ты», либо «на вы», ибо проследить в этом хоть какую-нибудь систему — невозможно. Мы с ним, например, на вы. Почему — я не знаю, но меня устраивает.
— А вдруг, все же, умнее?
— Был бы умнее — не жрал бы поп-корн в кинозале. И вообще бы в кино не ходил. Вот вы, Ричард, не производите впечатление глупца. Вы давно смотрели фильм, в кино или по телевизору?
— Я даже по «видику» забыл когда смотрел.
— Вот видите — интеллект он отовсюду виден. Давайте, еще по чашечке навернем, да я поеду… Мак Синоби заворочался в кресле и я реально испугался, что вот — поднимется сейчас и уйдет, с него станется. И про кофе забудет.
— С удовольствием. А… Мак, Мак… куда вы? Вот, уже несут. На меня запишите, сударыня… Ну а что- нибудь другое, не связанное с темой женщин, свеженькое… такое… философское? Вы ради Бога простите мою настырность, но так редко можно вас послушать тет-а-тет, за чашечкой… Тем более, вы в настроении, этим непременно следует воспользоваться.
— Ладно, тогда за кофе я плачу. — Мак Синоби сегодня богач: ему вывалили целый кирпич банкнот за принятый сценарий, он любит получать наличными, потому что вечно теряет чековые книжки, карточки, пароли к ним… — Философский? У меня их много. Мужские — хотите?
Я обернулся по сторонам — кафе пустое, официантка уже отошла…
— Валяйте, конечно.
— Нет, вы не так поняли. Мужские — это… Вот, специально для вас, навеяно знакомством с вами: мужчина — в первую очередь воин, а потом уже инстинкты! — Я заржал, сначала просто польщенный, а потом потому, что — оценил.
— Замечательно! Боюсь, что вы мне польстили.
— Лесть — это клевета со знаком минус.
— Стоп… Как это? В том смысле, что клевета — плохо, а лесть…
— Скорее, наоборот: что лесть — еще хуже. Далее: идти на закат, в попытке добыть восход.
— Тоже афоризм?
— Да, мужской. Еще три: «Играя с чертом, не надейся, что бог на твоей стороне». «Держись подальше от своих страстей и чужих обещаний». «Очень многих маньяков и извращенцев невозможно сходу отличить от нормальных людей, разве что по внешнему виду».
— Стоп, стоп, стоп. А почему вы их называете мужскими?
— Кого — их?
— Ну, например, последний третий? Про извращенцев?
— Очень даже просто. Вы когда-нибудь видели, встречали маньячку-педофилку, в жизни или в судебных хрониках? А эксгибиционистку, хоть однажды? Но не ту псевдошлюху из продвинутых провинций,
