— Сам знаю, не маленький, — обиделся Матях.
— Если пойдут по тропе, — спокойно продолжил капитан, — пропускаешь всю группу и открываешь огонь по замыкающим. Тогда, соответственно, Измалков поворачивает взвод к Угольной щели и встречает «чехов» на выходе. А ты опять же перекрываешь путь отхода. Под огнем по скальному карнизу особо не побегаешь.
— А если в болото сунутся?
— Тогда можешь корчить им сверху рожи и забрасывать гранатами, — разрешил начальник заставы. — Пусть эти уроды между растяжек побегают, коли в Грузии не сидится. Задача ясна?
— Так точно, товарищ капитан! — Матях щелкнул каблуками и отдал честь.
— Выполняйте, сержант, — поднялся офицер из-за стола и тоже вскинул руку к виску.
— Есть! — Матях развернулся, но выйти строевым шагом у него не получилось — сразу перед ботинками начинались ступеньки.
— Береги себя, Андрей, — бросил ему в спину Ратников и, не удержавшись, добавил: — Стране нужны толковые прапорщики.
После темной землянки яркий свет на улице резанул по глазам. Андрей Матях несколько секунд постоял, привыкая к ослепительному солнцу, потом, поежившись, пошел к обложенной камнями палатке второго взвода.
Несмотря на июль, трава на каменистых склонах высокогорья так и не выросла. Заставу продолжали окружать серые базальтовые россыпи, по которым до ближайшего лужка топать по узким тропам километров десять. Ветер тоже дул постоянно в одном направлении — от близких снежных шапок вниз, к Дай-Килойскому ущелью. Туда же регулярно пытались прорваться и небольшие бандитские группки отдохнувших в Грузии чеченцев. Обычно после истребления такой шайки на две-три недели воцарялось спокойствие — убедившись в прочности границы, боевики и их арабские хозяева выжидали, пока русские ослабят бдительность. Но потом, так и не поняв, что в России незваные гости не нужны, разбойники лезли снова. Длительный перерыв наступал только зимой, когда перевалы утопали под многометровым слоем снега, а узкие тропинки обледеневали и по ним не рискнул бы пробраться и снежный барс. Именно поэтому здесь, на заставе, на которой и летом температура не поднималась больше плюс пяти градусов, а зимой начинался настоящий морозильник, холодные месяцы любили все-таки больше, чем теплые.
— Харитонов! — войдя в палатку, окликнул солдата Матях. — Дуй в столовую, скажи прапору, чтобы обед на пятерых сделал, и «корочки» — с собой. Потом найди Смирнова и Новикова. Через час выступаем, пусть готовятся.
— Они дрова для столовой колют.
— Я тебя не спрашиваю, что они делают! — повысил голос Андрей. — Я говорю, чтобы бросали все и собирались на выход. Давай, бегом!
Щуплый и черноволосый Коля Харитонов был земляком Матяха. Они в Питере, оказывается, жили на одной улице. Именно поэтому распоряжения сержанта солдат всегда выполнял с некоторой ленцой, как бы проявляя снисхождение. Хотя те же Витя Новиков и Коля Смирнов, призванные из Мордовии, за подобные пререкания немедленно получали в лоб.
— Ты еще здесь?
— Иду, иду, — буркнул земляк, застегивая ремень, и вышел за полог палатки.
Матях уселся на койку, расшнуровал ботинки, снял носки и вместо них намотал толстые байковые портянки. Когда-то, будучи только пришедшим на службу салабоном, он считал, что в нынешнем, двадцать первом, веке носить портянки вместо носков — верх идиотизма, и упросил мать прислать ему носки. Однако, пару раз промочив ноги, быстро усвоил, что не все новомодные изобретения делают жизнь человека лучше. Когда ты ступаешь в лужу с носками на ногах, будешь потом весь день с мокрыми пятками ходить. А портянку снял, перевернул, другой стороной намотал — и опять сухо. Поэтому теперь, к концу службы, отправляясь в наряд, Андрей всегда менял выпендрежные носки на старые добрые портянки.
Вторым важным моментом был «ствол». В зависимости от места, в котором предстояло нести службу, сержанту постоянно требовалось менять его цвет. Вот и сейчас, распотрошив аптечку первой помощи, Матях принялся старательно обматывать автомат бинтом.
— Товарищ сержант, рядовые по вашему приказанию прибыли! — забрались в палатку вызванные Харитоновым бойцы. Оба голубоглазые, примерно на голову ниже командира, но крепкие, жилистые, на турнике «солнышко» без труда крутят. У обоих нос картошкой, широкие скулы, толстые короткие пальцы. Просто близнецы, да и только.
— Готовьтесь к выходу, — кратко сообщил Андрей. — Белые маскхалаты возьмите, оденьтесь теплее, чтобы не обморозиться. Может быть, до завтра сидеть придется.
— Прапор говорит, хоть сейчас жрать можно, — появился Харитонов, неся в руках стопку сложенных попарно бутербродов из больших ломтей хлеба и засунутых между ними кусочков мяса. Или, как их называли на заставе — «корки». — А это паек.
— В вещмешок засунь, — распорядился, поднимаясь, сержант. — Будешь сегодня нашим кормильцем. Воды прихватить не забудь. А то придется, как на прошлой неделе, снег жрать. Все, пошли в столовую. На сытый желудок и собираться проще.
Подкрепившись рассыпчатым пловом с бараниной и вдоволь напившись кисловатого компота, пограничники вернулись в палатку и обнаружили там незнакомого лейтенанта, уже в стандартной полевой жилетке, из карманов которой выглядывало шесть гранат и десять магазинов к «Калашникову». Автомат лежал у него на коленях — приклад, ствол, цевье плотно перебинтованы, словно после тяжелого ранения.
— Ты, значит, сержант Матях? Лейтенант Любченко. Я пойду с вами.
Офицер выпрямился во весь рост, и Андрей впервые за всю службу обнаружил человека, ничуть не уступающего ему по габаритам. Матях будто увидел себя в зеркале: широкие плечи, карие глаза, слегка повернутый боком передний зуб на верхней челюсти. Разница заключалась лишь в глубоком шраме, который тянулся от левого глаза до самого уха, и гладко выбритой голове, поблескивающей первозданным глянцем.
— За старшего остаешься ты, — протянул лейтенант ладонь для рукопожатия. — Меня можно считать наблюдателем, как на учениях. Или одним из автоматчиков. Вы готовы?
— Взять оружие! — сухо приказал сержант и подобрал с постели свою жилетку с запасными магазинами, тремя гранатами и закрепленным у плеча штык-ножом. — Выступаем.
От заставы до Бараева уступа ходу было два с небольшим часа. Сперва по пологой долинке до лесистого Дай-Килойского ущелья, по нему примерно полтора километра вверх, потом по дну узкой скальной пропасти еще полчаса. Здесь стены ущелья расходились в стороны почти на два километра, образуя зеленую, местами заболоченную долину — где, впрочем, ничего, кроме травы и ивняка, не росло. Если отсюда повернуть налево, перебраться через пологий перевал, то можно выбраться в Дай-Килойское ущелье, в котором хоть дивизию прячь — не найдут. А прокравшись по заснеженным склонам, что начинались справа, знающий местные тропы человек без труда уходил в Грузию. Место спокойное, безлюдное — потому «чехи» и пытались время от времени прощупать границу именно здесь.
Угольная щель, шириной всего чуть больше метра, со множеством выступающих гранитных ребер, вполне заменяла тренированному человеку лестницу. Поднявшись по ней почти до самой вершины, Матях вывел свой небольшой отряд на скальный карниз. Здесь можно было бы легко идти вдвоем, бок о бок — если бы не начинающийся слева отвес, обещающий неосторожному путнику очень долгий полет к поблескивающему внизу Синему болоту. Впрочем, иногда карниз сужался до ширины в локоть, и красться по нему приходилось, прижимаясь спиной к стене. Здесь стало уже настолько холодно, что в воздухе витали, не тая, сдутые ветром с вершины снежинки.
И если люди не ощущали стужи, то только потому, что за время долгого перехода они распарились, как в хорошей бане. Карниз выходил на широкую, усыпанную крупными валунами площадку, с которой открывался вид на любимый «чехами» снежник — присыпанный никогда не стаивающим снегом широкий перевал. Сквозь наст тут и там выпирали высокими округлыми пеньками темные скалы, между которыми, как в лесу, легко спрятаться от чужих глаз или спастись от пуль.
— Привал, — разрешил Матях, и бойцы немедленно попадали на землю, раскинув руки.
Сержант, убрав крышки с линз бинокля, внимательно осмотрел искрящуюся под солнечными лучами
